Книга Мыши - Гордон Рис

13

— Вам совсем необязательно связывать нас, — сказала мама, стараясь сохранять спокойствие и благоразумие. Но я улавливала страх в ее голосе. Если бы он связал нас, мы были бы полностью в его власти; мы даже не смогли бы убежать, вздумай он взяться за нож. Мы были бы беспомощны, как индейки, которых я видела на рынке перед Рождеством, связанные в грязном углу, смиренно ожидающие взмаха мясницкого топора. — В самом деле, это лишнее, — продолжала мама. — Мы не собираемся оказывать сопротивление. Берите все что хотите — в моей спальне в красной шкатулке лежат драгоценности, а под матрасом деньги. Возьмите их. Мы не будем звать полицию. Обещаю.

Юноша замер, вид у него был какой-то растерянный. Возможно, он обдумывал ее слова; а может, наркотический полет увлек его в смертельно опасный вираж на головокружительной скорости.

Потом он рассмеялся, снова отер рот рукой и начал обматывать веревкой запястья мамы.

— Я все-таки свяжу вас, — сказал он. — Для этого я и принес веревку.

Он опустился на колени и связал ей ноги, после чего на четвереньках подполз ко мне. Он долго связывал мне ноги, явно увлекшись процессом. Я наблюдала за тем, как дергается его сальная голова, и старалась не вдыхать его зловонный запах. Когда он покончил с моими ногами, то обнаружил, что использовал почти всю веревку. Тогда он схватил мои запястья, грубо рванул на себя и туго замотал их оставшимся обрывком веревки. Хватило лишь на то, чтобы завязать крохотный узел.

— Ну вот, — удовлетворенно произнес он, — теперь вы точно никуда не денетесь!

Он медленно поднялся с колен, тяжело дыша. Прижав руки к животу, он сморщился, словно его мучила тошнота. В следующее мгновение он громко отрыгнул.

— Прошу прощения, леди, — сказал он. — Прошу прощения, мадам. Madame. Не надо было есть яйца. Они явно протухли.

Последовало долгое молчание. Невыносимо долгое. Я не видела его, но чувствовала, что он стоит перед мамой. Я попыталась подглядеть через плечо, но он был в мертвой зоне, строго у меня за спиной, так что даже краем глаза мне не удалось его увидеть. Он собирается ударить ее ножом, подумала я. Прямо сейчас начнется убийство. Он убьет ее, а потом убьет меня. Он пришел сюда не воровать. Он пришел убивать. Он перережет нам горло в нашей собственной гостиной. Эта мерзкая свинья перережет нам горло.

Я подергала веревку, связывающую мои руки, но узел был слишком крепкий и не поддавался. Нет, я ничего не могла сделать. Обмякнув на стуле, я стала ждать, когда же все начнется.

— Мне нужна сумка, — сказал он. — Я не захватил с собой сумку.

— Там есть… там, под лестницей, есть сумки, — с готовностью предложила мама. Я испытала облегчение, снова услышав ее голос.

— Я принес веревку, но забыл про сумку, — произнес он, словно маленький мальчик, извиняющийся перед учительницей за то, что пришел в школу неподготовленный.

— Под лестницей, — мягко повторила мама. — Там спортивная сумка. Вы можете ее взять.

— Сейчас я поднимусь наверх. И соберу деньги и драгоценности. Если вы попытаетесь что-то предпринять в мое отсутствие, я вас убью. Я убью вас обеих. Поняли?

— Да, — сказала мама.

— Вы поняли? — крикнул он.

— Да, мы все поняли, — повторила мама голосом настолько послушным, насколько это было возможно.

Последовала еще одна долгая неловкая пауза.

— Вы хотели спортивную сумку, — подсказала мама. — Она красного цвета.

— Я сам знаю, чего я хочу, леди! Я сам знаю! — раздраженно крикнул он. — Не указывайте мне! Не вы будете говорить мне, чего я хочу!

Какое-то мгновение он, казалось, колебался, словно его так и подмывало перевести эту вспышку злости в настоящую ярость, но, когда он снова заговорил, его голос прозвучал скорее сдержанно, чем злобно:

— Я знаю, чего я хочу, леди. Я знаю, что я делаю. Насчет этого не беспокойтесь…

С этим он ушел. Я слышала, как он роется под лестницей, выискивая красную сумку, а потом его тяжелые сомнамбулические шаги затопали по лестнице.

— Мам? — прошептала я. — Что нам делать?

— Просто сохранять спокойствие, Шелли. Если мы поддадимся панике, он тоже запаникует. Мы должны проявить выдержку.

— Он собирается убить нас?

— Нет, он не будет этого делать. Ему просто нужны деньги. Когда он решит, что забрал все, что есть, он уйдет — кроме денег, его больше ничего не интересует.

Она ошибалась. Я была уверена в этом, но не видела смысла в том, чтобы спорить. Мы обе были связаны. И нам ничего не оставалось, кроме как ждать. Что-то тяжелое грохнулось об пол в комнате наверху. Чуть позже мы услышали, как он спускает воду в унитазе.

Я уставилась на пианино, его крышка была поднята, а на пюпитре был разложен сборник «Русские народные песни», раскрытый на пьесе «Цыганская свадьба», которую мы играли вчера вечером. Моя флейта так и осталась на бархатном стульчике возле пианино, где я ее бросила. Даже не верилось, что всего несколькими часами ранее мы с мамой играли дуэтом в этой самой комнате, смеялись и хихикали над моими неловкими попытками удержать быстрый темп музыки. Сейчас мы сидели связанные и испуганные, мучаясь догадками, убьет ли нас накачанный наркотиками разбойник или оставит в живых.

Горькая улыбка тронула мои губы, когда я вспомнила, что сегодня мой день рождения. С днем рождения тебя! Интересно, сколько людей приняли смерть в день своего рождения? Теперь и я познавала иронию судьбы. Я хотела что-то сказать маме, но передумала. Мои мрачные размышления вряд ли могли помочь в этой ситуации.

Я принялась разглядывать книжные полки по другую сторону шершавой каминной полки. Вот они все, мои сокровища: полное собрание сочинений Шекспира, «Война и мир», «Мадам Бовари», «Преступление и наказание», «Гордость и предубеждение», «Дон Кихот», «Оливер Твист», «Отверженные» — достойная библиотека классики европейской литературы. На верхних полках стояли книги по искусству — огромные иллюстрированные альбомы по Ренессансу, импрессионистам, модернизму, Дега и Вермееру, Микеланджело, Тернеру и Боттичелли. «Музыкальную секцию» книжного шкафа представляло тридцатитомное издание «Жизнь великих композиторов», которое мы заказывали в книжном клубе любителей музыки, аккуратно расставленное в алфавитном порядке — Бах, Вагнер…

Да, здесь они были все, боги и богини искусства, литературы и музыки. Божества «культуры» среднего класса. Но, разглядывая сейчас их ряды, я впервые в жизни вместо восторга и восхищения испытывала лишь ненависть. Даже не ненависть, а отвращение. Они вызывали у меня тошноту.

Все они были ложью. Одним большим обманом. Они лишь притворялись, будто рассказывают о жизни — реальной жизни, — но на самом деле не имели к ней никакого отношения. В реальной жизни не было места романам и поэмам, пейзажам или абстракциям из красно-желтых квадратов, соединению звуков в гармонию музыки.