Книга Вечный воитель [= Вечный герой ] - Майкл Муркок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чуть погодя для совета с королем и со мной прибыли военачальники, которые дожидались нас в Нуносе уже несколько недель. Среди них оказался и Каторн, который весьма толково и сжато изложил план ведения войны, разработанный нами в Некранале.
На том совете присутствовало немало славных воинов — граф Ролдеро, дородный мужчина, чьи доспехи, наравне с моими, лишены были всяких украшений; принц Малихар и его брат, герцог Эзак, не раз обнажавшие клинки в битвах; граф Шанура из Каракоа, одной из самых отдаленных и варварских провинций. Длинные волосы Шануры были заплетены в три косицы, бледное и худое лицо вдоль и поперек исполосовали шрамы. Рот он открывал редко — обычно для того, чтобы задать какой-нибудь конкретный вопрос.
Разнообразие одежд и лиц поначалу меня удивило. «Похоже, — подумал я с иронией, — здесь род людской разобщен вовсе не так сильно, как это было в мире, который покинул Джон Дейкер». Однако вполне возможно, что их объединило только наличие общего врага. Когда с ним покончат, всякому единению, пожалуй, придет конец. Граф Шанура, например, без особого, как мне показалось, восторга выслушивал приказы короля Ригеноса, который, скорее всего, казался варвару слишком уж мягкосердечным.
Мне оставалось лишь надеяться, что я сумею примирить их всех между собой на пользу грядущим сражениям.
Наконец обсуждение закончилось. Я успел перемолвиться словом с каждым из военачальников. Король Ригенос поглядел на стоявшие посреди стола бронзовые часы, циферблат которых имел шестнадцать делений.
— Время близится, — сказал он. — У нас все готово?
— Что касается меня, я был готов давным-давно, — проворчал граф Шанура. Я даже начал бояться, что мои корабли так и сгниют тут на приколе.
Остальные подтвердили, что готовы будут сняться с якоря через час или около того.
Мы с Ригеносом поблагодарили Бладаха и его семью за гостеприимство. Они как будто немало обрадовались нашему уходу.
Мы поспешили в гавань. Я только сейчас заметил, что королевский корабль назывался «Иолинда». Раньше мне было не до названия флагмана, ибо я был поглощен мыслями о женщине, которая носила то же имя. В порту мы увидели и другие корабли из Некраналя. Моряки развлекались, торопясь напоследок урвать от жизни, что получится, а рабы грузили в трюмы продовольствие и снаряжение.
Я еще не совсем оправился от тех странных полуснов, которые мучили меня прошлой ночью, однако во мне зрело радостное возбуждение. Конечно, до Мернадина путь неблизкий, но на меня благотворно действовала сама перемена обстановки. По крайней мере, я смогу забыть то, что меня гложет. Мне вспомнился роман «Война и мир», где Пьер, обращаясь к Андрею, говорит, что все люди по-своему стараются забыть о смерти. Кто распутничает, кто играет, кто пьянствует — а кто, как ни странно, воюет. Откровенно говоря, меня одолевали думы не о смерти, а скорее о бессмертии, о вечной жизни вечного солдата.
Узнаю ли я когда-нибудь правду? Я не был уверен, что мне этого хочется. Я боялся правды. Я не был божеством, чтобы не моргнув глазом принять ее, какой бы она ни оказалась. Я был человеком. Мои заботы, мои амбиции и чувства были чисто человеческими. Но оставался вопрос: как мне удалось переродиться, как я стал тем, кем стал? Неужели я и в самом деле бессмертен? Неужели моей жизни нет ни начала, ни конца? И потом, как быть тогда с природой времени? Я уже не в состоянии воспринимать Время как линейную протяженность, что с успехом делал в свою бытность Джоном Дейкером. Время лишилось пространственных очертаний.
Чтобы разобраться, мне нужна помощь философа, ученого, на худой конец, волшебника. Или само забудется? Забудется ли? Надо попытаться.
Чайки с криками взвились в воздух, когда паруса наполнились ветром. Якоря были выбраны, швартовы отданы. Под скрип тимберсов и плеск весел «Иолинда» устремилась в открытое море.
Наш флот представлял собой внушительное зрелище. В него входили боевые корабли многих разновидностей. Среди них были такие, которые напомнили бы Джону Дейкеру чайные клипперы девятнадцатого столетия; другие походили на джонки, на средиземноморские шхуны с треугольными парусами или на елизаветинские каравеллы. Разделенные на эскадры по провинциям, они символизировали, как мне казалось, различия и единство человечества. Я гордился ими.
Возбужденные, взволнованные, готовые ко всему и уверенные в победе, мы отплыли из Нуноса и взяли курс на морские ворота Мернадина — крепость Пафанааль.
Мне хотелось побольше узнать об элдренах. Смутные воспоминания о битвах против них и почему-то ощущение душевной боли — вот все, что я смог извлечь из памяти о прошлой жизни Эрекозе. Я слышал, что главное отличие элдренов от людей состоит в том, что глаза их лишены хрусталика. Говорили, что элдрены нечеловечески красивы, нечеловечески жестоки и просто невероятно похотливы. Говорили, что они чуть выше среднего роста, что головы у них большие, лица скуластые, а глаза слегка косят. Мне приходилось верить на слово, ибо на обоих континентах изображений элдренов было днем с огнем не сыскать. Считалось, что подобные изображения приносят несчастье, особенно если на них прорисованы дурные глаза элдренов.
Во время нашего плавания, если позволяла погода, к флагманскому кораблю то и дело подваливали шлюпки с военачальниками. Мы выработали общую стратегию и составили план действий на случай непредвиденных обстоятельств. О надобности последнего заговорил я; мысли остальных никогда не обращались в эту сторону, но военачальники быстро ухватили основную идею. К настоящему времени мы обсудили все весьма подробно. День за днем воинам на каждом из кораблей втолковывали, как себя вести, когда покажется флот элдренов, если он, конечно, покажется. Если нет, то часть наших кораблей отправится прямиком к Пафанаалю и атакует крепость. Однако мы предполагали, что элдрены все-таки попытаются перехватить нас в открытом море, и строили планы, основываясь на вероятности именно такого поворота событий.
Мы с Каторном, как могли, избегали друг друга. В первые дни плавания не возникало словесных дуэлей вроде тех, что происходили между нами в Некранале и на реке Друнаа. Если нужно было, я его вежливо о чем-нибудь спрашивал, а он мрачно, но не менее вежливо мне отвечал, и наоборот. Король Ригенос был доволен и сказал мне, что рад тому, что мы уладили наши разногласия. На самом деле мы, разумеется, ничего не уладили. Мы просто выжидали. Я знал, что так или иначе мне придется сразиться с Каторном, что он не успокоится, пока не убьет меня или не погибнет сам.
Я привязался к графу Ролдеро из Сталако, несмотря на то, что, едва заходила речь об элдренах, он первым и громче всех начинал требовать их крови. Джон Дейкер, пожалуй, назвал бы его реакционером, но наверняка подружился бы с ним. Это был жесткий, решительный и честный человек, который не скрывал собственных мыслей и терпимо относился к мнению других, ожидая того же и от них. Я как-то заметил, что он слишком упрощенно смотрит на мир, различая лишь черный и белый цвет. Устало улыбнувшись, он ответил: