Книга Дитя Всех святых. Перстень со львом - Жан-Франсуа Намьяс

В этот момент к нему приблизилась Изабелла.

— Отец, мне нужно с вами поговорить.

— Ну так говори!

Однако Изабелла молчала. Рядом находилась Ариетта, и Франсуа понял, что дочь хочет остаться с ним наедине. Несколько обеспокоенный, он отвел ее на дозорную площадку, на самый верх донжона. Изабелла поколебалась еще мгновение, а затем торопливо проговорила:

— Отец, я больна!

Франсуа побледнел:

— Что с тобой?

— Не могу объяснить. Никогда раньше я не чувствовала ничего подобного… Это какая-то странная болезнь. Иногда мне грустно — и так целыми днями. А порой я начинаю мечтать, сама не знаю о чем…

Франсуа взглянул на нее и улыбнулся. Он вспомнил свой собственный разговор с крестным в Куссоне. Это было… весной 1352 года, целых двадцать три года назад! Как быстро летит время! Изабелла казалась обиженной.

— Вас забавляет моя болезнь?

— Ты не больна, дитя мое. Просто для тебя настала пора любить…

— Любить?

Франсуа обнял дочь за плечи и заставил склониться над амбразурой.

— Взгляни на лабиринт: он похож на твое сердце. Он запутан, в нем полно извилин, тупиков и ловушек. Но таким он и должен быть, иначе с ним мог бы справиться первый встречный. Однако в один прекрасный день явится какой-нибудь рыцарь и найдет верный путь так безошибочно, словно нет на свете ничего проще.

Прелестное лицо Изабеллы де Вивре вдруг покраснело.

— Рыцарь! Вы уверены?

— Да. И я уверен даже, что он уже в пути. Может, где-то близко, может, пока далеко, но он обязательно придет…

На следующий день, в хвалу, за три часа до восхода солнца, Франсуа разбудил своего сына, плеснув ему ведро воды в лицо. Луи вскрикнул, но тотчас же умолк, увидев, кто перед ним.

— Доброе утро, отец.

— Одевайся!

Луи повиновался без единого слова. Франсуа заставил его проскакать весь день. Они вернулись только к ночи. Луи ничего не забыл из тех уроков, которые отец давал ему раньше. Он превосходно держался в седле, следовал за отцом всюду, куда бы тот ни направил коня, и умудрялся не отстать, даже когда пускался в большой галоп… За весь этот день отец и сын не обменялись ни единым словом, но Франсуа был уверен, что уже слишком поздно. Личность Луи сформировалась, и вряд ли удастся ее выправить.

Он уже сейчас мог сказать, каким тот вырастет. К отцу он проявит совершенное послушание и будет добросовестен в отношении своих обязанностей. Своему королю он даст доказательства образцовой преданности. Он всегда будет на стороне справедливости и права, но защищать их станет жестоко и неумолимо. В сущности, все выражается одной фразой: у Луи нет сердца…

Вечером, после того как дети легли спать, Франсуа в первый раз увидел, как Ариетта плачет.

— Я прошу вас простить меня! Я не дала вам такого сына, какого вы ждали…

Франсуа захотел утешить жену.

— Да, Луи не такой, какого я ждал, но вашей вины тут нет. Я сам виноват. Слишком часто отсутствовал. Мне приходилось уезжать на войну. Такова Божья воля…

Но Ариетта была безутешна.

— Все из-за моей крови! Луи с каждым днем все больше становится похож на моего деда!

Франсуа захотел сделать невозможное. Он попытался сломить характер ребенка с помощью суровости и даже жестокости. Каждый день он будил Луи за три часа до восхода. Франсуа подверг его физическому закаливанию, еще более безжалостному, чем то, что сам получил от Ангеррана. Среди зимы, когда обильно падал снег, Франсуа уходил с мальчиком пешком, запасшись скудной провизией да парой одеял — по одному на каждого. Он заставлял его шагать три дня кряду и ночевать в шалашах. Он отдал бы все, что имел, только бы услышать от него жалобу, только бы увидеть слезинку на его глазах; но Луи шел за отцом, стиснув зубы, падая от усталости, но все же продвигаясь вперед и отвечая на все, что Франсуа говорил ему: «Да, отец», «Хорошо, отец»…

Настала весна 1376 года. Изабелла целые часы проводила на дозорной площадке, глядя на лабиринт и поджидая своего рыцаря. Луи, которого отец учил владеть оружием, безропотно ему повиновался, не проявляя ни малейшего признака увлеченности. И вот тогда случился один визит, внесший некоторое оживление в размеренную жизнь замка.

Воспользовавшись перемирием, Жан де Танкарвиль решил навестить своего крестника и посетил замок в сопровождении многочисленных слуг и оруженосца — семнадцатилетнего Рауля де Моллена, сына своего вассала, одного нормандского рыцаря.

Франсуа не скрыл своих опасений по поводу Луи, и, пока они беседовали о нем, ему в голову пришла одна мысль. Жан де Танкарвиль являл собой само воплощение того отважного рыцарского типа, который был так люб королю Иоанну Доброму, ни о чем другом, кроме подвигов и славы не помышлявшему. То есть это была полная противоположность тому, чем собирался стать его сын. Почему бы именно крестному не доверить воспитание Луи? Быть может, это восстановило бы равновесие…

Франсуа предложил:

— Луи сейчас всего двенадцать с половиной, но он очень вынослив. Не могли бы вы взять его с собой? Быть может, вы преуспеете там, где сам я потерпел поражение?

Жан де Танкарвиль, которого ничуть не устрашила мрачная картина, набросанная Франсуа, согласился без колебаний:

— Превосходная идея! С вашего согласия, я обойдусь с ним посуровее. Я всегда был сторонником жестких методов. Впрочем, про вас самого говорят, что вы очень суровы с вашими оруженосцами.

Франсуа кивнул.

— Вот и мне бы так надо с этим юнцом Раулем! Мечтатель, поэт… Нелегко будет сделать из него рыцаря!

Граф де Танкарвиль велел позвать Рауля де Моллена, но через некоторое время ему доложили, что того нигде нет. Под воздействием внезапной догадки Франсуа послал за Изабеллой — ее тоже не оказалось в замке. Он немедленно оседлал коня и погнал его галопом. Первый же встречный крестьянин махнул рукой:

— Они там, монсеньор.

Франсуа помчался во весь опор. «Там» — означало у моря…

Оставив своих коней, Рауль де Моллен и Изабелла де Вивре шли, взявшись за руки. Был отлив, и они шагали по влажному песку, покрытому бесчисленными мелкими морщинками. Изабелла не отводила своих голубых глаз от лица Рауля де Моллена. Вот он и пришел… Отец был прав: все оказалось так просто!

Рауль де Моллен был высок, темноволос, тонок лицом. После долгого молчания он заговорил.

— Хотите знать, какой у меня герб?

— При условии, что это не военная история.

— Нет, это не военная история, это прекрасная история. А герб вот какой: на серебряном поле золотой единорог, исходящий из лазоревой волны. Это в память об одной находке, которую посчастливилось сделать давным-давно моему предку.

— Он нашел единорога?