Книга На рубежах южных (сборник) - Борис Тумасов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В строгом порядке выстроились войска. Все ратные люди были пешем, в самых лучших одеждах и без шапок. Воевода поднял шестопер. Стукнула пушка, заиграли трубы, забили барабаны и тулумбасы, зазвонили в Астрахани красным звоном колокола, и многоцветная река силы московской устремилась через мост в город. Впереди войска попы шли с путем молебным, а за ними воевода с иконою Пресвятые Богородицы Живоносный Источник в чудесех. А навстречу москвитянам, в предшествии и сверкающего ризами и хоругвями крестного хода, шли астраханцы, все до единого. И когда подошли горожане поближе, все они шарахнулись на колени и завопили о пощаде.
– По милости великого государя, – торжественно и громко сказал воевода, – вам всем, всяких чинов людям, кто был в воровстве, вины отданы и вы государскою милостью уволены…
При ликующем колокольном звоне, при радостных кликах счастливых астраханцев, при пении молебном непрестающем войска снова двинулись в город. Воевода прежде всего вошел в собор и поставил там икону свою. Потом принял он печать Царства Астраханского, Приказную Избу и, осмотрев все укрепления, расставил по стенам караулы. Никто не был не только казнен, но даже задержан. Даже Федька Шелудяк, и тот остался на свободе и жил на воеводском дворе.
По обычаю доброго старого времени вся старшина казачья должна была, конечно, поднести новому начальству любительные поминки. Так, Иван Красуля, раньше начальник стрельцов Астраханских, а потом один из воровских атаманов, поднес воеводе ту драгоценную шубу, которую получил от Степана во время пьянства князь С.И. Львов, и саблю, тоже принадлежавшую Львову. Другие поднесли воеводе кто шапку горлатную лисью, кто перстень с камнем драгоценным, кто панцирь цареградский, кто пищаль турецкую, а Алешка Грузинов, тот, что митрополита под раскат пустил, тот ловко отделался тем, что роздал кафтаны да шапки приказным и получил отпуск на все четыре стороны. Монахи за свое шатание и сношения с ворами платились саженными осетрами и прямо божественной икрой. Казаков одолевала нищета: добытое все было давно пропито и заложено у Иоселя, а остатки пошли начальству на поминки. Многим беглым, кроме того, не хотелось возвращаться к прежним господам, где их ждали только нещадные батоги. И потому казаки, чтобы устроиться в жизни посолиднее, посытее, потеплее, отдавались в холопы воеводам, дьякам, подьячим и стрелецким головам…
Иосель получил большой подряд на поставку для государевой армии всякого продовольствия и уже сносился грамотами с московским торговым человеком Иваном, сыном Ивановым, Самоквасовым о закупке для Самоквасова всего улова по учугам. Писал Иоселю и сам именитый гость Василий Шорин о больших делах. Иосель метался как неприкаянный по городу, недосыпал, недоедал и убедительно говорил, что для великого государя он и жизни не пожалеет…
Раз, чтобы закупить для войска рыбу, отправился Иосель на учуги. Там, пока он осматривал товар и упорно торговался, гребцы его перепились чуть не до потери сознания: скучал простой народ эти дни крепко. А Иоселю нужно было проехать и на соседние острова. Делать нечего, взял он на учуг маленький челночок и поехал по промыслам один, – Иосель был парень смелый. И вдруг он почувствовал, что он в камышах заблудился. Он тревожно завертелся туда и сюда, но кроме неба и камышей вокруг ничего не было… Он причалил к небольшому плоскому островку и только хотел было вылезть на берег, чтобы осмотреться, как увидал на отмели у самой воды – человеческий череп. Он подошел ближе: то был труп какой-то богатой, судя по истлевшим одеждам, женщины, который прибило сюда волнами. И вокруг черепа по песку легло – точно слезы застывшие – ожерелье жемчужное, а пониже, на груди, искрилась большая бриллиантовая звезда с огромным сапфиром посредине. Иосель так и обомлел и дрожащими руками, боязливо оглядываясь по сторонам, схватил и звезду, и ожерелье, а потом, спрятав их, стал осторожно перебирать истлевшие ткани: нет ли еще чего… И нашел он еще несколько перстней драгоценных и тяжелое запястье, все индийскими сапфирами – да какими, чуть не в орех!.. – усыпанное…
И, убедившись, что больше на трупе ничего нет, Иосель торопливо поплыл протоками дальше. Он не помнить, как он и на учуги опять выплыл…
И с той поездки стал он покрикивать на казаков еще строже…
Ранней весной московская армия пошла обратно, а казаки на Дон, и, когда шли струги московские по Волге вверх, казаки и солдаты и стрельцы, завороженные тихим весенним вечером, унывно, с душой напевали новую, неизвестно кем сложенную песню:
– Гожа песня… – с убеждением тряхнул головой князь Иван Пронский, который вел войска вместо Милославского, оставшегося в Астрахани воеводой. – Пра, гожа…
продолжали казаки, стрельцы и солдаты унывно, с душой:
Через несколько месяцев, уже летом, прибыль в Астрахань князь Яков Одоевский, и начались аресты, пытки, казни. Ларка работал в Пыточной башне не покладая рук. Ив. Б. Милославский, ссылаясь на царскую милостивую грамоту, запротестовал было, но ему великим государем в новые дела встревать было не велено. Федька Шелудяк, Алешка Грузинов, Иван Красуля и многие другие были повешены. Один был сожжен живым за то, что у него нашли тетрадку заговорного письма. Менее виноватые были отправлены с Милославским на службу в верховые города. Воеводу, его дьяков и подьячих за поборы и взятки не наказывали: что же, пить-есть всякому надо, дело житейское… Батюшки, собравшись, долго решали, помавая главами, не причислить ли митрополита Иосифа к лику святых, и по зрелому обсуждению решили: не причислять…
Иосель прямо из сил выбился на службе великому государю московскому и решил наконец отдохнуть. Забрав в Белой Церкви всю свою бесчисленную семью, он отбыл в Голландию, и там, в Амстердаме, скоро возникло большое банкирское дело: Иосиф Диамантенпрахт с С-ями. Банк вел дела исключительно с князьями, герцогами и даже королями и был известен во всей Европе. Поэтому, когда великому государю московскому понадобились деньги на введение войск иноземного строя, то его постельничий, человек великой остроты, глубоких московских, прежде площадных, потом же дворских, обхождений проникатель И.М. Языков, посоветовал ему попросить денег у голландских жидов, – хотя бы у достопочтенного господина Иосифа Диамантенпрахта. Было решено: попросить, но как бы между прочим, по пути. И снаряжено было посольство в Англию, которое и должно было заехать в Амстердам, чтобы узнать, как взглянут там на это дело. Во главе посольства был И.М. Языков, а советником при нем по торговым делам был именитый московский гость Иван Иванов сын Самоквасов.
Почтительный, но строгий клерк впустил их в поместительный, но темный кабинет достопочтенного господина Иосифа Диамантенпрахта. И.М. Языков вежливо осведомился, на каком диалекте желает с ними беседовать достопочтенный господин Иосиф Диамантенпрахт.
