Книга Сторож брату своему - Ксения Медведевич

Да-да, конечно. «Сидите с сидящими». И геенна. Как кстати. Еле сдерживая заволакивающий внутреннее зрение гнев, Тарег обернулся к аз-Захири:

– На дворе утро, о шейх. Они ушли. Ты можешь перестать читать.

Старик медленно поднял на него блестящие от бессонницы, красные глаза:

– А я читаю не от них, о сын Сумерек. И не для них. Наступает время намаза – и я читаю для себя.

Они долго смотрели друг на друга. Аз-Захири глядел выжидательно.

– Ненавижу эту суру, – объяснился наконец Тарег. – «Oбpaдyй жe тex, кoтopыe нe yвepoвaли, мyчитeльным нaкaзaниeм, кpoмe тex мнoгoбoжникoв, c кoтopыми вы зaключили coюз, a пoтoм oни ни в чeм пpeд вaми eгo нe нapyшaли и никoмy нe пoмoгaли пpoтив вac! Зaвepшитe жe дoгoвop дo иx cpoкa: вeдь Всевышний любит бoгoбoязнeнныx! A кoгдa кoнчaтcя мecяцы зaпpeтныe, тo избивaйтe мнoгoбoжникoв, гдe иx нaйдeтe, зaxвaтывaйтe иx, ocaждaйтe, ycтpaивaйтe зacaдy пpoтив ниx вo вcякoм cкpытoм мecтe!» Эти слова делают из вас предателей. И фанатиков. А потом вы удивляетесь, почему на вас все время нападают.

– Эти слова были написаны, когда на благословенного Али нападали его же соплеменники, не соблюдая никаких договоренностей. Этой сурой Али учит держать слово, даже если оно дано врагу, и уклоняться от зла, о сын Сумерек, – твердо сказал аз-Захири. – Вспомни и то, что сказано далее: «Всевышний нe был тaкoв, чтoбы oбижaть иx, нo oни caми ceбя oбижaли!»

– Ненавижу! – рявкнул Тарег. – Расскажи мне, как сами себя обидели мой брат, его жена и их малолетние дети. Их всех убили, вместе с прислугой. Видимо, Всевышний, милостивый, милосердный, в тот миг диктовал Али всякие чудесные слова и не хотел отвлекаться.

– Не кощунствуй! – сипло крикнул аз-Захири.

– Ненавижу!..

От ярости ему сводило скулы.

– Я знаю, – неожиданно кивнул ашшарит и устало протер глаза. – Ты вообще всех ненавидишь, о сын Сумерек. Всех, включая себя.

– Думаешь, вас Книга спасла сегодня ночью? – прошипел Тарег. – Как бы не так!..

– Я знаю, – все так же устало отозвался аз-Захири. – Нас спас ты. Мое чтение не помешало бы их ужину.

От неожиданности Тарег поперхнулся очередной ядовитой фразой. Это походило на финт в поединке: ты бьешь со всей силой, а удар не встречает сопротивления, уходя в пустоту. И ты, увлекаемый тяжестью собственного тела, влетаешь носом в стену.

На самом-то деле нерегиль не был столь уж уверен в своих словах.

– Почему ты так говоришь? – угрюмо поинтересовался он.

– Ночью в Городе звучал призыв на молитву, – вздохнул аз-Захири. – Всего с пары альминаров, но звучал. Кутрубы не обратили на него ровно никакого внимания.

– Плохо! – искренне ужаснулся Тарег. – Очень плохо! А я его даже и не слышал…

– Это потому, что азан был очень, очень слабым, – горько сказал аз-Захири и вытер выступившие на глазах слезы.

* * *

Неровно насыпанная ангелами гора длинно вытянулась на горизонте. Знаменитая Джабаль-Ухуд издали казалась разровненной песчаной кучей, ее осыпавшаяся всхолмьями громада нависала над Мединой, зябнувшей в сером воздухе утра.

Путешественники долго брели краем пожарища, то и дело путаясь в проулках и упираясь в глухие стены или заложенные досками ворота. Аз-Захири часто привставал на цыпочки, пытаясь разглядеть над дувалами приметный альминар Масджид Набави.

Конечно, до карматских налетов у масджид Пророка было аж четыре альминара. Но после последнего набега остался стоять лишь один – самый старый. Стройные высокие башни с вытянутыми остроконечными крышами и резными балкончиками рухнули при пожаре. А приземистый, словно из цельного камня выточенный Старый альминар не выгорел и не просел внутрь себя, продолжая слепенько таращиться на город маленькими окошками под низким куполом. Так рассказывали паломники, и аз-Захири все хотел высмотреть подтверждения их словам о свершившемся чуде: не сгорел! устоял! альминар, возведенный сыновьями Благословенного, все еще напоминает верующим о стойкости и надежде!

Под ночным дождем песок под ногами окончательно развезло в грязь, и даже Тарег умудрился пару раз поскользнуться и с размаху рухнуть в лужу. Языковеда им приходилось выдергивать из вязкой жижи, как луковку, – тот проваливался чуть ли не по колено.

Альминар аз-Захири так и не увидел. Зато над плоскими крышами постепенно всплыл силуэт Новой башни. Облезшая желтая штукатурка открывала мелкую кирпичную кладку, углы уступов казались какими-то обгрызенными. Даже черное знамя умейядских халифов походило в этом влажном воздухе на половую тряпку, которую зачем-то подвесили на шпиль цитадели.

Когда из-за крыш показался серый скальный уступ, на котором стояла Новая башня, они увидели верх городской стены.

Тарег ахнул. И тут же, видимо от избытка чувств, снова поскользнулся и шлепнулся в грязь. Вставать не хотелось – как не хотелось видеть стену. Точнее, это уже была не стена. Просто длинная и высокая груда кирпича, в которой угадывались изъеденные непогодой и огнем, оплывшие зубцы и бойницы.

Выпростав из клейкой, как тесто, жижи, ладонь, нерегиль мрачно осмотрел руку – она была покрыта грязью, как коричневой перчаткой. Впрочем, вторая рука – ее он тоже придирчиво осмотрел – выглядела так же. Встав, Тарег пошатнулся – полы бурнуса намокли, отяжелели и лепились к ногам тем же коричневым тестом. Шагать становилось все труднее.

Аз-Захири опять расплакался:

– О Всевышний! Как это возможно! Неужели так ничего и не восстановили! А ведь я сам жертвовал на новые укрепления Святого города!

– Ражворовали… – хмыкнул Лайс и смачно плюнул в грязь сквозь щербину в передних зубах.

В Медину они вошли через большой, гостеприимно зияющий пологой осыпью пролом в стене.

Когда впереди замаячили толстенькие, как вафельные трубочки, минареты Гамама-Масджид, с неба снова полило.

– Это знак! – решил воодушевиться аз-Захири и заперебирал ворот рубашки тоненькими пальчиками в несмываемых чернильных пятнах. – Это добрый знак! Гамам – значит «облако», в этой масджид Благословенный молился о дожде! И вот мы видим святое место – и на нас проливается дождь! Мы идем дорогой Пророка! Смотрите – туча так и висит над Святым городом, а над долиной Байдах – ясное небо! Эта туча ведет нас, это знамение!

Тут путешественники увидели первых людей. Толпа разновозрастного народа вдруг посыпалась, как орехи, из калитки в ближайшем заборе. Женщины тащили тюки, даже маленькие девочки несли что-то на головах. Мужчины, выпячивая животы, по-хозяйски покрикивали на писклявую и бестолковую женскую стайку и считали тюки, загибая пальцы.

– Што происходит, о правоверные?.. – рванул к ним Лайс.

Голова поскуливающей и покрикивающей колонны уже тронулась, и к нему приобернулся мальчик в яркой красной рубашке – тоже гордый, с пустыми руками и серьезным лицом охраняющего харим мужчины: