Книга Султан Луны и Звезд - Том Арден

Геденская Невеста вышла к народу и подняла руки. Все сразу умолкли.

«Женщины и мужчины Унанга, не отчаивайтесь, — сказала красавица. — Как ни страшно все, что произошло нынче ночью, Род Пророка не прервется!»

Толпу народа охватила сумятица. Никто не мог понять, о чем говорит девушка, однако она вызывала у людей такой священный трепет, что все смиренно слушали те слова, что далее слетели с ее губ.

Она упала на колени, преклонившись перед священной истиной.

«Мужчины и женщины Унанга, всему, что случилось нынче ночью, суждено было случиться — ради того, чтобы ослабевший Род Пророка был укреплен и очищен! Знайте же, что хотя я и не побывала в брачных покоях, однако в утробе моей я ощущаю великий жар! Что это, как не самая суть султана, которая перешла внутрь меня в мгновение его гибели? Говорю вам: его семя уже прорастает во мне и через девять лун я произведу на свет его наследника! Преклоните колени вместе со мною, женщины и мужчины Унанга, и благословите милость всемогущего Терона, Бога Пламени, который зажег священный огонь внутри меня!»

Вот так отчаяние преобразилось в ликование, ибо все случилось именно так, как сказала Геденская Невеста. Имамы убедились в том, что она не вместилище безбожия, которое следовало вырвать с корнем и уничтожить, а священная посланница, дарованная богом, чтобы спасти Унанг в самое страшное время. Поэтому по сей день все высоко чтут Геденскую Невесту и того здорового, крепкого младенца, которого она произвела на свет благодаря свершившемуся чуду. Этим младенцем был Абу Макариш, Султан Волны. В течение четвертого эпицикла царствования Рода Пророка Абу расширил границы Унанга еще более, нежели то удалось его отцу на протяжении третьего эпицикла.

В сказании о Геденской Невесте нам открываются тайны, которые могут таиться в закромах судьбы, а также величие Бога Пламени и святость власти.

Маленький Калед, так заканчивается моя история. Молюсь о том, чтобы ты извлек из нее урок, как извлекли многие и многие из тех, кто слышал ее.

* * *

После того как Симонид завершил рассказ, они с султаном долго молчали. Калед сидел, задумчиво потупив взор, а Симонид гадал, какие мысли владеют этим непредсказуемым человеком. А потом старика объяла дрожь — ведь султан давно не был маленьким мальчиком и прекрасно знал о богохульных толкованиях этого сказания. Конечно же, Симонид о них упоминать не стал — на такое были способны только самые злобные из уабинов. Разве можно было поверить в то, что Булак, одержимый страстью к невесте собственного сына, обесчестил ее до свадьбы? Можно ли было поверить в то, что Булак отравил собственного сына, вняв уговорам прекрасной, но злой возлюбленной? Ложь, наглая ложь!

Но тут Симонид с содроганием вспомнил о Мерцающей Принцессе, о которой говорили, что красотой она может соперничать с покойной матерью, и о принце Деа, который, как и принц Ашар, был так слаб здоровьем... Но что за мысли? Старик выругал себя, мысленно обозвал себя злым и глупым, и улыбнулся султану, когда тот наконец поднял к нему глаза и взял его за руку.

— Благодарю тебя, мой старый друг, за такой чудесный рассказ. Я — взрослый мужчина, но в сердце моем по-прежнему живет мальчик, и ты сделал приятное этому мальчику. Как я могу отчаиваться в судьбе своего царства, когда твое сказание говорит мне о том, что все будет хорошо? Мой старый друг, ведь ты веришь, что все так и будет, правда? Ты должен в это верить, должен и я. А теперь ступай. Я утомился и хочу немного отдохнуть перед тяготами грядущей ночи. Обними меня и ступай, ступай.

Однако, когда Симонид вышел из покоев султана, на сердце у него стало еще тяжелее. Речи султана его вовсе не успокоили. Они только еще сильнее убедили его в том, что он стал невольным участником игры, играть в которую вовсе не желал. Ужасное предчувствие зародилось в сердце старика, а следом за ним пришло другое, еще более ужасное.

Да, теперь не было выбора. Это должно было произойти.

Глава 66

ФЛАКОН С КРОВАВОЙ ЖИДКОСТЬЮ

Стемнело. Симонид вновь взошел по белесым ступеням лестницы. Миновало уже много ночей с тех пор, как он узнал правду о Деа. Для старика эти ночи были мучительными. Глазами, полными страха, он наблюдал за тем, как юный принц играет в свои полуночные игры. Симонид молчал и ничего не предпринимал. Более того: он ничего не видел. Да-да, именно так. Но сегодня, после той странной игры, в которую ему пришлось играть с султаном, старик понял, что его слепоте должен был прийти конец.

Он дрожал в лихорадочном ознобе. Мысль о тех силах, которые он желал пробудить, наполняла его сердце страхом. Он не сомневался в том, что будет сурово наказан. Но он должен был увидеть то, что хотел увидеть, должен был! Пусть Симониду казалось, что он сходит с ума — даже это его уже не беспокоило. На ум ему вновь пришло древнее заклинание. Он никогда не забывал его — он с ним словно родился на свет, и оно хранилось внутри него, подобно семени, уже шестьдесят с лишним солнцеворотов. И вот теперь это семя вдруг неожиданно проросло.

Симонид вдыхал благоуханные ароматы сада. Серебряно-серая и золотисто-серая под полной луной, листва окружала его со всех сторон. Старик, борясь со страхом, озирал роскошные клумбы и газоны. Когда он в последний раз прибег к помощи своего дара, погиб его отец. А что может случиться теперь? О, но ему следовало поторопиться. Пожалуй, он и так уже слишком долго промедлил. В полночь Деа поведут в Святилище. Старика замутило. Он сглотнул подступивший к горлу ком. С трудом передвигая дрожащие ноги, он направился к тому месту, где обычно играли принц и призрак.

Сейчас, в эти самые мгновения, Таргоны одевали принца Деа в ритуальные одежды. Симонид уже облачился в церемониальное платье. Опасливо, затравленно он огляделся по сторонам и вытащил из складок своего одеяния имама побитый молью лоскут ткани, расшитой звездами — словно кусочек ночного неба. С часто бьющимся сердцем он набросил на плечи то, что осталось от плаща его отца. Симонид вздохнул и поежился. Принца Деа в парадных свадебных одеждах увидят многотысячные толпы народа, выстроившиеся вдоль улиц, но никто не должен был сейчас увидеть Симонида. Раскинув морщинистые старческие руки, он стал медленно поворачиваться по кругу.

Описав круг, Симонид остановился, вгляделся в темноту. Лицо его исказила гримаса боли, и он произнес нараспев, стараясь подражать голосу давно умершего отца:

Терон, о бог священного огня,

Услышь перед тобой стоящего меня!

Тебя, чье Пламя исстари горит,

Смиренно молит раб твой Симонид!

Даруй мне светлый взгляд твоих очей

И надели премудростью твоей.

Позволь на миг в грядущее взглянуть,

Провидеть, что сулит судьбины путь

Ребенку, что в любви к тебе взращен,

Молю тебя, всесильный бог Терон!

Яви грядущее хотя на краткий миг,

Иль ослепи, и вырви мой язык!

Несколько мгновений после того, как Симонид закончил песнопение, царило безмолвие. Старик пошатнулся, но удержался на ногах. Он стоял, глубоко дыша, не слыша ничего, кроме собственного хриплого дыхания и громкого биения сердца.