Книга Змей - Виталий Сертаков

– Вонг, довериться пробитому…

– Нестабильная психопатия дикаря…

– Он абсолютно далек от реалий…

– Малыш, ты всерьез считаешь нас врагами человечества?

– Парень, в твое время так же поступали с государственными секретами?

– Стасов, почему ты сразу не сдал его в Психо? У меня от разноголосого гама в голове начал пульсировать затылок.

– Дайте сказать, дайте же мне сказать…

– Ты не идиот, Молин… – Стасов вдруг переместился на два ряда ближе и оказался напротив меня. – Я тебя несколько недооценил. Ты опасный фанатик, только я не пойму, чему посвящена твоя вера. На чей алтарь ты собираешься лить кровь?

– Месяц назад ты доказывал мне, что необходимо предотвратить войну! – Я изо всех сил сохранял спокойствие. – А теперь ты сам ее начинаешь!

Ответил мне не Стасов.

– Малыш, какого черта? Ты абсолютный профан в инженерной биотике, а встреваешь в военный эксперимент! И встреваешь на стороне китайцев! Нет войны и нет мира, малыш, есть лишь успешная или неуспешная дипломатия. Не проще ли сразу отдать им Сибирь? А заодно Урал и Поволжье, а? Они будут совсем не против, и япошки с ними заодно, не откажутся.

Еще один голос:

– Вонг, это и есть твой протеже, что собирался ликвидировать пробои? Я бы ему не доверил выгребать дерьмо!

– Ты не слышишь, что тебе говорят! – Опять Стасов. – Тебе же намекнули, что без аппаратных средств вирус не оживет! Он навсегда остался бы фольклором, как и искусственный мозг! Я вынужден выносить на общую дискуссию сверхсекретные сведения, надеюсь, коллеги, посвященные в проект, меня извинят. Кто тебе внушил идею, что инфекция передается через харды? Мы апробировали лишь первичный шлейф, с достижением мозгового нэта вступает фаза самоликвидации, чтобы пресечь возможность расшифровки. Любое оружие на сегодня является фактором сдерживания, и даже среди нас, – он сделал жест в сторону зала, – нет полного единства в отношении спорных российских территорий.

– Спорных?! – Мне показалось, я ослышался.

– Управленцы, Максим, генерируют общую идею и воплощают ее технически, но даже самые сильные криэйторы не способны написать программы такого уровня сложности, для этого необходимо многомесячное состояние сенсорного голода, достижимое только здесь. Нет никакого мозга, Молин, а вирус есть! А знаешь, почему нет мозга? Потому что если его создам я, то он невольно отразит прототип, с его видением причинно-следственных механизмов. А если его породишь ты, он станет тобой, вот так, он вберет в себя твой бестолковый детский нонконформизм, и никак иначе… Ему нужна готовая модель! Как тебе мир, управляемый сплошными Молиными, а? И подобный социум не может показаться привлекательным, пока демократия держится на полифонии суждений, в том числе относительно равных прав людей на землю. Но ты не сумеешь создать кибер-двойника с набором этических аксиом, ты зверь, а не ученый, а я могу, не один, конечно, и не сегодня. Ты запаниковал, ты наплел репортерам такой чепухи, они теперь раздуют истерику, будто все Мудрые планеты подчиняются группе монстров под Брюсселем!

– Стой, стой! – Я просительно поднял ладони. – Конечно, я виноват. Техническая поддержка! Я не учел, что есть кто-то наверху, кто собрал маяк с вирусом…

– «Кто-то»?! Это не кто-то, дружочек, а ведущий институт микроорганики российского Министерства обороны…

Я испытал ощущение, словно меня отхлестали по щекам.

Мудрые молчали. То есть они не молчали, а общались между собой, но на запредельной для меня скорости. Я воспринимал их спор как ровный свист в ушах.

– Институт Мудрых создан как команда исполнителей, Макс, а ты сделал из нас хищников. Ты лишь облегчил задачу разработчикам боевой органики. Военные ломали бы голову, как скрыть секреты, но ты помог. Во всем обвинят тех из нас, кто участвовал в проекте.

– Да, малыш! Шестеро работали, а отключен весь брюссельский Город…

– И, возможно, навсегда…

– Они убьют и тебя, а свалят на нас…

– Чего ради тебе позволили спуститься? Ты отбегал, зверек!..

Возле Стасова появилось интеллигентное лицо пожилой женщины в высоком завитом парике.

Я давно не встречал столь пронзительного, проницательного взгляда; за высоким лбом, когда она имела лоб, несомненно, таился острейший аналитический ум.

– Почетный академик, почетный председатель Всемирного общества физиологов Марта Деннис Грей, седьмой дан в области общей физиологии, восьмой дан в области физиологии воспроизводства…

– Изабель, достаточно меня расхваливать. – Марта выбрала для общения глубокое контральто. Мне показалось, что за короткую паузу соседи перекинулись огромным объемом данных.

Поднял руку толстяк в клетчатом шарфе:

– Мы посовещались и решили, что хуже не будет, если поставить вас в известность. Госпожа Грей последние полгода работала по поручению Демо-департамента…

– Не я одна, Хаскин, – уточнила Марта.

– Не одна, – согласился толстяк. – Правительство поручило команде госпожи Грей заниматься исключительно нарушениями генома дальней памяти.

– Пробои…

– Да, пробои. И минуту назад Марта закончила работу.

– Минуту назад?.. – До меня начало доходить. – Вы… вы нашли?

Марта изобразила улыбку:

– Мы отрезаны от общей сети, но не от собственных баз данных. Речь идет о веществе, которое вы называете «барабан». В том виде, в котором вы ее разместили в нэте, химическая формула нигде не встречается, но ее производная, в гораздо более сложном виде, лежит в основе плазмы псевдоматок.

Думаю, задолго до того, как она мне это донесла медленным человеческим языком, высокое собрание уже прожевало информацию и сделало свои выводы. Тем не менее Мудрые пересвистывались, скидываядруг другу мегабайты соображений. Я прикинул, сколько осталось времени. Бог мой, мы шли неверным путем…

– Мы провели весьма грубую экстраполяцию, – угрюмо продолжала Грей. – Нет точных данных. До сих пор считалось, что первая псевдоматка начала функционировать серийно в две тысячи сто тридцать втором, в Токио. Параметры плазмы совершенствовались и улучшались многократно, ничто не говорило о вероятности отклонений, даже в десятом поколении…

– Там, наверху… – я обвел глазами аудиторию, – они способны догадаться без вас?

Свист в затылке. Остекленевшие глаза. Они совещались чудовищно долго, почти семь секунд, и, когда закончили, мне показалось, что-то сдвинулось. Что-то между ними произошло – нестыковка, раскол.

– Звучит парадоксально, – сказал Стасов. – Но единственное доказательство – это ты сам. За последний час, болтаясь в небе, ты сделал все возможное, чтобы это доказательство разрушить, ты убедил всех, что получил формулу из банковской ячейки, что нет и не было никакого Молина. Кто поверит опухшему от допинга монаху из твоей тройки?