Книга Плследний из Мологи. Жизнеописание архимандрита Павла (Груздева) - Наталья Анатольевна Черных

дух старчества почил на отце Макарии. Когда умер старец Макарий — все думали, на кого перейдет этот дар? Было очень много достойных преемников — келейники, близкие к старцу люди… И вот даже неожиданно где-то для всех дух старчества почил на отце Амвросии. А на него даже и не думали — такой немощный вроде сосуд. Но в нем неожиданно открылся этот дар старчества. А дар такой, что его ничем, никаким напряжением воли, никаким подобием, что «я похож на старца» — не заменишь. Потому что тысячи людей не могли обмануться, на второй бы день не пришли.

И вот — я не могу сказать, как это открылось мне — дух старчества архимандрита Павла искал, на ком ему опочить. И не нашел.

И тогда отец Павел стал раздавать свои духовные дары. Вы обратили внимание — откуда у его духовных детей дарования отца Павла? Ведь их раньше не было, не замечалось! У одного вдруг появился великолепный голос, и он поет, как отец Павел. Другой стал замечательным рассказчиком — и словечки, и шуточки, и даже интонация — точь-в-точь, как у батюшки. Третий получил в наследство дар батюшкиной доброты, доброго сердца. Передал архимандрит Павел и особенный дар своей молитвы…

Духовная близость отца Павла с оптинскими и валаамскими старцами выражалась в тех заповедях, которые повторял он сам своим духовным чадам. Вот, например, любил приговаривать, как оптинцы: «Никого не обижаю, никого не осуждаю, и всем мое почтение».

Спросят его, бывало:

— Батюшка, как спастись?

— Никого не обижай, никого не осуждай, и всем твое почтение!

А как он принимал человека! Даже не словами, а просто жестами. «Я сам видал, — вспоминает батюшкин духовный сын. — Вот, скажем, собираемся мы в алтаре Воскресенского собора перед Богослужением. Батюшка сидит. И тут входит брат настоятеля в алтарь. Батюшка поворачивается к нему: «О!» — лик его вдруг просветлел. И вошедший преображается, словно осветило и его, он засиял. И такое впечатление — кажется, его единственного батюшка и ждал, этого человека. Даже некоторая шевельнется зависть, а на самом деле он и тебя также принимает, и другого. И жестами, и лицом:

— О! Отец Николай!.

Это о. Николай вошел, и у него сразу улыбка, весь просветлеет, летит к батюшке, тот его обнимет, прижмет к груди:

— Ну, как там?

Отец Николай про себя думает: «Он меня ждал!» И так расспросит, в каждое дело вникнет, утешит, поговорит. Будто только этого человека он и ждал, и он ему самый родной».

Эту искренность, эту открытость и любовь, действительно, не заменишь никаким подобием, никаким книжным благочестием. Наверное, дар старчества — это прежде всего дар любви.

«Иду в Москве к батюшке, он у о. Аркадия Шатова останавливался, — вспоминает духовная дочь. — Иду и думаю: «Батюшка, как бы мне хотелось к твоему плечу прижаться, так плохо мне».

Прихожу, он дверь открывает, и вот так мою голову к своему плечу прижимает. Он уже знал, кто к нему идет и с какими мыслями. Потом я его провожаю на поезд, а он меня стал о дочке расспрашивать. Я постеснялась ему рассказать, что у нее по-женски болезнь, ей при родах занесли инфекцию. А потом у неё начался сильный воспалительный процесс. Приехала я к батюшке в Тутаев:

— Помолись за дочку!

Она уже совсем не вставала, а на восьмой день стала поправляться. Он ей и сына предсказал:

— Будет у вас Андрюшка».

Почему говорил батюшка: «Всех люблю — и верующих, и неверующих?» Но ведь и Христос принимал даже неверных… Как может спастись неверующий человек? Наверное, любовью. Той любовью, о которой апостол Павел сказал, что она выше, чем вера и надежда: «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».

«Идем с батюшкой по тропинке к Шестихино. Я ему уступила, чтобы батюшка шел — снег весенний, слякоть. Сама около тропиночки хлюпаю, а валенки-то и не мокрые. Это так батюшка молится».

И обладая такими чудодейственными дарами, ни разу не поставил себя верхне-никульский старец выше других людей, наоборот, был наравне со всеми: «Из Москвы приехали мы с батюшкой на станцию Шестихино, — вспоминает духовная дочь. — И батюшка стал шутить с рыбаками — так по-простому, по-деревенски. Я отошла в сторону, смутилась. А он мне потом говорит: «Ну что ты, это я в церкви батюшка, а так простой человек».

Иногда трудно было понять слова и поступки старца. Приехала в Тутаев послушница из Спасо-Преображенского монастыря на Валааме. «Еду, а сама думаю: наверно, обличать будет. Он мою руку взял, и палец большой вот так крутит. Все вопросы спросила, потом грехи свои говорю. Он в ответ:

— Это пройдет.

— А у меня еще…

— И это пройдет.

— А у меня ещё…

— А это вообще пустяк.

В конце нашего разговора подхожу под благословение. Он раз — ребром ладони мои руки разъединяет. Трижды разъединял. На прощание благословил как надо. Марья в коридоре мне сказала:

— Ты хоть валаамская, а дура!

Для меня это было как высшая похвала».

Послушнице этой, приехавшей с Валаама, отец Павел предсказал, что она будет монахиней. И встретились мы с ней на Валааме в июне 1999 года, на праздник Всех Святых, — она уже приняла постриг в мантию.

Здесь же, на святом Валаамском архипелаге я впервые услышала о таком явлении в нашей Церкви, как младостарчество. Гостиничный послушник Александр рассказал мне о послании Патриарха Алексия II, где Святейший предостерегал духовенство от этого соблазна. Что такое младостарчество? «Начитаются книжек и давай учить!»

«Патриарх в послании велел священникам на исповеди грехи не выпытывать. И в старчество не играть! — объясняет духовный сын о. Павла. — Ведь это даже не фарисейство: фарисей