Книга Ева Луна. Истории Евы Луны - Исабель Альенде

руки и схватился за ветви ближайшей мушмулы. И тут же рядом возникла еще одна голубая фигура, висевшая вниз головой на верхушке другого дерева. Она раскачивала девочку в цветочном венке, держа ее за запястья. Первый акробат подал знак второму, который тут же швырнул ему малышку, выпустившую в полете целый дождь бумажных бабочек, прежде чем первый акробат поймал ее за щиколотки. Патриция стояла как изваяние, пока в вышине беззвучно летали эти голубые птицы в золотистых плащах.

Вдруг в саду раздался крик, долгий и дикий вой, отвлекший женщину от воздушных гимнастов. Она увидела на боковой стене дома толстый канат, по которому спускался Тарзан собственной персоной – тот самый, которого показывали в кино на дневных сеансах, герой комиксов ее детства. На нем была такая же точно набедренная повязка из тигровой шкуры, а на бедре у него сидела настоящая обезьянка, обнимавшая его за талию. Повелитель джунглей изящно приземлился, постучал себе в грудь кулаками и вновь издал утробный рев, привлекая внимание всех слуг семьи Циммерман, высыпавших на террасу. Патриция жестом приказала им не двигаться. Тем временем клич Тарзана смолк. Его сменил зловещий барабанный бой, возвещавший приближение свиты из четырех египтянок, продвигавшихся боком, странно вывернув голову и ступни; следом шел горбун в полосатом капюшоне, таща за собой на цепи черную пантеру. Затем появились два монаха, несшие саркофаг, а за ними – златовласый ангел. Замыкал кортеж индеец, загримированный под японца, в пеньюаре и на роликовых коньках. Все персонажи остановились по ту сторону бассейна, монахи опустили саркофаг на газон, весталки запели песню на каком-то мертвом языке, ангел и Курамото выставили напоказ свои великолепные мускулистые тела. В это время поднялась крышка саркофага, и из глубины его вылезло кошмарное существо, забинтованное с ног до головы. Когда оно поднялось на ноги, все увидели перед собой мумию в добром здравии. И тут Тарзан вновь издал свой клич и принялся скакать вокруг египтян, подбрасывая обезьянку. Мумия утратила свое тысячелетнее терпение, подняла руку и ударила ею, как дубиной, дикаря по затылку. Тот упал и некоторое время неподвижно лежал, зарывшись лицом в траву. Мартышка с визгом вскарабкалась на дерево. Прежде чем забальзамированный фараон успел прикончить Тарзана еще одним ударом, дикарь вскочил на ноги и с рыком набросился на мумию. Сцепившись в невообразимый узел, оба покатились по земле, но тут сорвалась с цепи черная пантера. И все кинулись врассыпную искать убежища среди деревьев, а всех слуг как ветром сдуло на кухню. Патриция чуть не прыгнула в бассейн, как вдруг чудом появился человек во фраке и цилиндре, который звонким ударом хлыста остановил дикого зверя. Пантера, урча, словно кошка, легла на спину и стала перебирать лапами в воздухе, что позволило горбуну снова взять ее на цепь, а человек во фраке тем временем снял цилиндр и извлек из него торт безе, который принес к террасе и возложил к ногам хозяйки дома.

Из глубины сада показались остальные участники труппы. Оркестранты играли военные марши, клоуны отвешивали друг другу оплеухи, за клоунами шли карлики из королевской свиты времен Средневековья, эквилибристка скакала на лошади, стоя в седле, за ней шла бородатая женщина, собаки ехали на велосипедах, потом вышагивал страус в платье Коломбины, а замыкала процессию шеренга крепышей в сатиновых трусах и боксерских перчатках. Они толкали перед собой подиум на колесах, на котором возвышалась картонная арка, раскрашенная в разные цвета. И на этой сцене посреди всего циркового антуража, как император, стоял Гораций Фортунато, с напомаженными волосами, неизменной улыбкой покорителя сердец, довольный жизнью и собой, в окружении своего фантастического цирка, под звуки фанфар и звон тарелок – самый счастливый, самый влюбленный и самый смешной на свете.

Патриция рассмеялась и шагнула ему навстречу.

Тоска

Отец усадил ее за пианино, когда девочке было пять лет, а в девять Мауриция Руджиери дала свой первый концерт в клубе имени Гарибальди. На ней было розовое платье из органзы и лакированные туфельки. Ее игре внимала благожелательная публика, состоявшая главным образом из членов итальянской диаспоры. После выступления к ногам девочки принесли несколько цветочных корзин, а президент клуба вручил ей памятную медаль и фаянсовую куклу в кружевном одеянии.

– Мауриция Руджиери, приветствуем тебя как юное дарование и нового Моцарта! Тебя ожидают лучшие сцены мира, – произнес президент.

Девочка дождалась, пока стихнут аплодисменты, и, заглушая счастливые всхлипы гордой матери, громко заявила с неожиданным высокомерием:

– Сегодня я играла на фортепиано в последний раз. Я хочу стать певицей, – произнесла она и ушла со сцены, волоча куклу за ногу.

Оправившись от стыда, отец организовал ей уроки пения под началом самого строгого учителя, бившего девочку по рукам за каждую неверно взятую ноту. Однако это не лишило ее желания быть оперной певицей. Уже на исходе отрочества стало ясно, что голосок у нее слабый. С таким голосом разве что младенца баюкать… Так что пришлось отказаться от карьеры сопрано и избрать более банальную жизненную стезю. В девятнадцать лет она вышла замуж за Эцио Лонго, иммигранта в первом поколении, архитектора без диплома и строителя по профессии. Жених задался целью основать империю из бетона и стали, и к тридцати пяти годам ему это почти удалось.

Эцио Лонго влюбился в Маурицию Руджиери с той же решимостью, с какой застраивал столицу своими зданиями. Мужчина он был низкорослый, ширококостный, с воловьей шеей, энергичным, несколько простоватым лицом и черными глазами. Профессия обязывала его носить грубую одежду; от долгого пребывания на солнце кожа у него потемнела и покрылась морщинами, словно задубев. Характер у него был добрый и щедрый, он часто смеялся, любил народные песни и простые обильные застолья. Под этой простецкой личиной таилась нежная душа и деликатность, которую он не умел выразить ни словами, ни жестами. Когда он смотрел на Маурицию, в его глазах часто блестели слезы нежности, которую он смущенно отгонял от себя взмахом руки. Эцио был не способен высказать переполнявшие его чувства и думал, что, заваливая юную супругу подарками и стоически перенося ее капризы, перепады настроения и мнимые недомогания, он компенсирует свои оплошности в роли влюбленного. Мауриция постоянно возбуждала в нем желание; с каждым днем он любил ее все сильнее. Эцио в отчаянии обнимал жену, пытаясь преодолеть дистанцию между ними, но вся его страсть разбивалась о жеманство Мауриции: ее воображение будоражили лишь любовные романы и пластинки с записями опер Верди и Пуччини. Эцио проваливался в сон после тяжелого трудового дня, его мучили кошмары кривых