Книга Край вечных туманов - Роксана Гедеон

– Не говори так о детях, прошу тебя, – произнесла я.

– Ты не имеешь права ни о чем меня просить, ты сама дармоедка и бездельница! Ты знаешь, что за квартиру надо платить? Знаешь?

– Я не останусь здесь больше недели.

– Эта квартира не создана для того, чтобы здесь даже день ютилось столько человек. Кроме того, нам всем надо есть. Нам самим не хватает хлеба, и я не могу делить пищу на десятерых!

– Я не прошу у вас многого.

– Многого? Полно, милая! Мы ничего не можем дать! Мы бедные! Бед-ны-е! Уясни это, прежде всего! У нас нечего взять, а если б и было, то ты этого ничуть не заслужила!

– Не тебе судить! – отрезала я, уже начиная распаляться. – Не так уж ты сама безгрешна, как хочешь казаться. Похоже, твоя добродетель ничуть не помешает тебе выставить нас всех на улицу.

Стефания повернулась к мужу, который доселе молчал.

– Джакомо, будь добр, объясни своей сестре. Объясни, что мы отказываемся содержать ее. Наберись смелости, скажи правду!

Я тоже посмотрела на брата:

– Да, Джакомо. Скажи. Я хочу услышать, что ты думаешь.

Он долго молчал. Потом сказал – сдавленно, нерешительно:

– Стефания говорит правду, Ритта. Мы слишком бедны. Мы… ну, не можем же мы пожертвовать своими детьми ради… ради твоих.

Я закусила губу. Теперь, когда высказался брат, мне все стало ясно. Продолжать перепалку было бы нелепо, кроме того, это означало бы поссориться окончательно. То есть навсегда… А я этого не хотела. Если уж на то пошло, обстоятельства вынудили их так поступать. Да и надо было принимать во внимание то, что Стефания беременна, – оттого и ведет себя так взвинченно.

Я убрала прядь волос с лица. Потом резко спросила:

– Сколько часов я могу еще пробыть у вас? Джакомо не отвечал. Стефания, повернувшись ко мне спиной и убирая посуду, угрюмо пробормотала:

– Два дня. Так и быть, на два дня оставайся.

– Хорошо.

Я вышла, хлопнув дверью. И уже там, на холодной лестнице, припав щекой к каменной стене, заплакала.

Как изменилась жизнь… Все было поставлено с ног на голову. Роскошь и нищета, как и прежде, делили общество на две неравные части; на мою долю теперь досталась нищета, и с этим надо смириться. Хотя смириться – этого мало… Надо как-то выжить. И я никак не могла понять, каким образом это можно сделать.

Маргарита нашла меня, стала ласково гладить мои плечи.

– Ну, довольно убиваться, мадам. Вы прямо как дитя. Не переживайте так из-за этой ссоры.

– Я не из-за этого переживаю. Хотя Стефания…она могла бы не при детях все это высказать. Жанно – он такой ранимый.

Я вытерла слезы на щеках и едва слышно пробормотала:

– Представляешь, Маргарита столько людей есть на свете, а я ни к кому не могу обратиться за помощью. Даже к брату.

– Вы сами выкарабкаетесь, я вас знаю.

– Сама! Всегда сама! Я не хочу больше сама! Будь проклято это слово!

Губы у меня дрожали. Пытаясь взять себя в руки, я произнесла:

– Маргарита, ты же не представляешь нашего положения. У меня в карманах – ни одного денье. О су и говорить не приходится. Ты понимаешь? Мы умрем прямо на улице от голода и холода, я в этом уверена.

Помолчав, я добавила с усмешкой:

– А у меня были мечты добраться до Бретани!

Маргарита перестала меня обнимать и принялась поправлять серый чепец на голове.

– Слушайте-ка меня, мадам. Вы все эти страшные мысли из головы выбросьте. Не пристало вам так думать.

– Маргарита, я объяснила тебе, что…

– Выход всегда можно найти. Вот у вас девочки родились. Кто их отец? Завтра же отправляйтесь к нему, пусть он вам поможет.

В моих глазах полыхнул такой огонь, что Маргарита оторопела.

– Оставим это, – сказала я резко, давая понять, что для меня это предложение совершенно неприемлемо. – Ничего подобного я делать не стану.

Мы долго молчали, подавленные сознанием своего безвыходного положения.

– Ну что ж, – отозвалась наконец Маргарита, – тогда завтра на рассвете отправимся к Сене. Там прачек нанимают. Заработаем что-нибудь. Хотя бы на хлеб.

Я усмехнулась, но отвечать не стала. Сделаться прачкой? После болезни у меня не осталось для такой работы сил. Кроме того, там платят так мало, что самой прачке едва хватает. За гроши, которых не хватит и на хлеб, я не собиралась по двенадцать часов в день полоскать чужое белье в холодных водах Сены.

Я вспомнила о пекарне гражданки Мутон. Мое место, вероятно, давно занято, и никто не примет меня обратно. Теперь у меня нет протекции Изабеллы. Да и вообще, довольно быть дурой и искать честные способы заработка… Пока я стремлюсь быть честной, другие только обворовывают меня. Клавьер, например, белья в Сене не стирал, он занимался тем, что мошенничал, и на этом стал богатым.

Правда, повторить его пример у меня нет ни умения, ни возможности. Так что же делать? Выйти на улицу и стать проституткой? Ах, кому я нужна такая – худая ж бледная! Женщина, у которой в глазах стоит ненависть, никого не привлечет. Кроме того, этот способ слишком мерзок. И заберет много времени. А у меня есть только, два дня.

Мысли снова и снова возвращались к Клавьеру. Кровь застучала у меня в висках. Я вспомнила о доме на площади Карусель – я ведь знаю там каждый уголок. Это же мой дом. У меня его отобрали, не заплатив и одного су. Меня просто-напросто ограбили – Клавьер и революция, вместе взятые. И именно поэтому я сейчас оказалась в столь тупиковой ситуации.

Я увидела на ступеньках Брике. Его появление показалось мне добрым знаком – настолько оно совпало с моими мыслями. Я рванулась к нему.

– Брике, – сказала я взволнованно, – будем говорить начистоту. Ты хорошо воруешь, не так ли?

– Да, неплохо, – признался он без ложной скромности.

– А меня бы ты не отказался взять в товарищи?

– Что? – переспросил он, не веря своим ушам.

– У меня есть одна удачная мысль. Я кое-что придумала, и без тебя мне никак не обойтись.

Брике был ошеломлен до глубины души, но я понимала, что возражений с его стороны не предвидится.

15

– Ты точно знаешь, что слуг сегодня в доме не будет?

– Точнее не бывает. Я разузнал. Они отпущены сегодня по домам.

– Неужели никто не остался?

– Ну, может быть, есть два или три лакея. Они нам не помеха.

– А почему это он нынче всех отпустил?

– Кто знает. Видно, шлюху какую-нибудь приведет. Вот и не хочет, чтоб ему мешали.