Книга Ястреб халифа - Ксения Медведевич

– Довольно!!!

Сухим краем простыни Айша наконец-то вытерла себе лицо. И серьезно спросила:

– Что же ты предлагаешь делать, о аль-Джунайд?

И тот не менее серьезно ответил:

– Остановить его. Тарег – оружие, моя госпожа. Настало время вложить его в ножны. У нас есть план.

– Какой?

Он лишь покачал головой – не могу, мол, сказать.

– Кто еще знает?

– Исхак ибн Худайр. Яхья ибн Саид. Теперь и вы, моя госпожа.

– Я…

– Вы не должны вмешиваться, – выставил вперед ладонь аль-Джунайд. – Мы все сделаем сами.

– Но…

– В государстве наконец-то настал мир, – усмехнулся шейх суфиев. – Тарег исполнил свое предназначение и умиротворил аш-Шарийа, установив в стране прочную власть халифа. В землях верующих больше нет ни одной силы, способной бросить вызов престолу. И навряд ли такая сила поднимется в ближайшее время. Если будет на то воля Всевышнего, ваш сын, Фахр ад-Даула, будет править долго и в мире.

Айша надолго замолчала. А потом тихо проговорила:

– Я хотела бы увидеть его еще раз.

– Это невозможно, моя госпожа, – отрезал аль-Джунайд. – Вы не сумеете от него ничего скрыть, и все наши усилия пойдут прахом. А с ними – и ваши с сыном жизни.

Она молча отвернулась.

– Я прошу лишь об одном, – мягко сказал суфий. – Напишите ему письмо. С просьбой не приходить к вам до вечера. Напишите, что хотите его видеть, когда окончательно стемнеет, не раньше. И попросите Фахра назначить на полдень заседание государственного совета.

– Вы хотите, чтобы я своими руками заманила его в ловушку? – мертвым голосом спросила Айша.

– Мы хотим, чтобы вы спасли сына и государство, моя госпожа, – твердо отозвался аль-Джунайд.

– Я сделаю, как вы хотите, – наконец проговорила Айша. – Зайди ко мне чуть позже, о Джунайд. Я передам тебе… другое послание для него. Настоящее.

И жестом отпустила шейха.

А когда шаги затихли в дальних комнатах, Айша прижала ко рту скомканные простыни и закричала. Зажимая себе рот и лицо, чтобы заглушить рвущиеся из груди вопли. А потом подняла к небу заплаканное лицо и прошептала:

– О Всевышний, прости меня… Прости меня, подлую и грешную. И сжалься над ним, прошу Тебя. Ты, милостивый, прощающий, – сжалься…

Баб-аз-Захаб, полдень того же дня

Они ждали в Посольском зале.

Резьба потолка представляла семь небес по учению ибн Сины – позолоченные звезды мерцали в бирюзовой высоте громадного покоя. Его освещали лишь пять полукруглых окошек высоко под потолком и три большие двойные арки выхода в Старый дворец – сквозь частую резьбу решеток не проникало даже полуденное солнце. Скудный тусклый свет переливался на вызолоченной, покрытой головокружительным орнаментом западной стене, и в зале царила мягкая прохлада. У стен стояли и сидели люди в парадной белой придворной одежде, суетились невольники в нарядных рубахах и вышитых халатах.

Аль-Джунайд прислонился к стене у выхода в боковой зал – оттуда двери в галереи, ведущие в Миртовый двор, просматривались лучше всего.

Наконец показались помощники распорядителя церемоний – двое рослых тюрок в белых халатах с золотым шитьем, кривоногие и безбородые, придерживали у пояса длинные кривые мечи в красных кожаных ножнах. Топая и бесцеремонно раздвигая руками толпу придворных, они прокладывали дорогу нерегилю. Тот шел быстро, не глядя по сторонам, погруженный в какие-то свои мысли. На перекинутой через грудь перевязи висел толайтольский меч в черных ножнах.

Когда белая мубаттана Тарега появилась в нескольких шагах от него, аль-Джунайд прикрыл глаза и отдал мысленный приказ. У противоположной стены поднялись на ноги двое юношей в красно-белых курайшитских куфиях и простых серых халатах. Их можно было принять за кого-то из сопровождавших дородного торговца маслом из квартала аль-Мухаррим – тот сидел у стены на молитвенном коврике и перебирал четки в ожидании вызова к вазиру дворцового дивана. Юноши отделились от толпы купцовых слуг и быстро пошли наперерез нерегилю, ловко лавируя в толпе.

Когда один оказался за спиной Тарега, а другой – чуть впереди, аль-Джунайд приказал снова.

Не изменившись в лице и не медля ни мгновения, молодые люди подняли до локтей рукава, обнажив острые клыки кинжалов. Нерегиль вскинулся, как кобра, – но было уже поздно. Зашедший сзади всадил кинжал в спину – страшным, идущим снизу вверх ударом, вспарывающим легкие и рассекающим ребра. А второй подскочил к заваливающемуся назад Тарегу – и перерезал горло. Кровь хлынула неостановимым потоком, заливая белую одежду и мрамор под ногами. Осевший наземь нерегиль с мгновение попытался упереться руками и поднять голову, но пошатнулся, рука подвернулась, и он плашмя обвалился на пол.

Крик стоял такой, что никто никого не слышал. Со стороны Миртового двора уже грохотала сапогами стража, люди метались, пытаясь протиснуться в боковые залы и наружу, тюрки хлопотали над лежавшим на боку Тарегом – размотав чалмы, они пытались залепить тканью текущие алым раны. Нерегиль еще пытался шевелиться, шаря ладонями, кашляя и сплевывая кровью.

В голосящей кутерьме серые халаты и красно-белые куфии молодых людей затерялись и пропали, и, когда в зал наконец-то вбежали стражники, убийц простыл и след.

Потерянно озираясь и бестолково топчась вокруг скорчившегося тела, солдаты ждали указаний и не понимали, что нужно делать с еще живым нерегилем.

– Пропустите! Дорогу лекарю! Дорогу Яхье ибн Саиду!

Гулямы внутренних дворов нещадно колотили палками, распихивая ошалевших людей, постепенно стягивавшихся в кольцо вокруг растекающегося красным озера.

Пробившись к Тарегу, старый астроном опустился на колени прямо в кровь и тихо приказал:

– Известите эмира верующих. Боюсь, мы не сможем обойтись без его присутствия.

Подхватив нерегиля под руку, Яхья опрокинул того на спину, положив мокрую голову себе на колени. Кивнув ученикам – давайте, мол, заматывайте ему горло и спину, – он быстро оглянулся на Джунайда.

Против всех ожиданий, Тарег оставался в сознании. Он пытался что-то сказать – из залитых красным губ выплескивалась свежая кровь, скрючившиеся пальцы когтили воздух, пытаясь отбиваться от хлопочущих над перевязками учеников Яхьи.

Джунайд подошел ближе. Теперь люди стояли тихо, в ужасе глядя на агонию самийа. Слышались лишь его хрипы и перешептывание учеников астронома. Со стороны Старого дворца послышался топот:

– Дорогу! Дорогу повелителю верующих!

Деревянные двери со стуком распахнулись, и в зал вбежал мальчик в халате ярко-голубого шелка:

– Тарег! Тарег, я здесь!

Топоча туфлями, юный халиф с ходу врезался в толпу:

– Пропустите, да пустите же меня! Тарег! Тарег!