Книга Грехи людские - Маргарет Пембертон

Она остановилась в холле, переводя дух и приходя в себя. Донесшийся до ее слуха смех прозвучал успокаивающе. У Адама теперь есть Элен. Элизабет понимала, что ей больше не обрести Рифа. Вера в то, что он жив, поддерживала ее, давая душевные силы все три года. Теперь она исчезла. Сам Риф – очень умело, как только он один мог поступить, – уничтожил ее веру в собственное возвращение.

Дверь на кухню была открыта, десерт стоял на чайном подносе. Элизабет не обратила на него внимания. Не надевая пальто или хотя бы кофточку, она вышла из дома и направилась к гаражу. Ее автомобиль стоял рядом с «даймлером» Адама и принадлежащим Тому «фордом». Сев за руль, она повернула ключ зажигания. Куда ехать, Элизабет не знала. Да ей и плевать было на то, куда она поедет. Громко скрипнув шинами, машина задним ходом выехала из гаража в темноту, разбиваемую лишь светом уличных фонарей.

Риф погиб! Эта мысль непрерывно билась в ее сознании. Он погиб и никогда больше к ней не вернется. Она ехала на юг, направляясь к морю. Он простился с ней в грязной китайской деревушке, пожелав ей всего хорошего, но тогда она вовсе не думала, что это и есть их прощание. Не думала, что они расстаются навсегда.

– Я не могу без него жить! – шептала Элизабет, мчась к побережью по безлюдной дороге. – Я не смогу жить с этой болью в душе. Это немыслимо...

Море блестело, черное и шелковистое. Она резко затормозила, с трудом выбралась из автомобиля и побежала к берегу, поскальзываясь на гальке. Наконец она достигла кромки воды.

Риф мертв и никогда уже не вернется к ней!

– О, Риф! – крикнула она, в отчаянии подняв лицо к небесам. – О, Риф! Почему ты оставил меня?! Почему ушел?!

Она упала на колени в сырой морской песок и, закрыв лицо руками, безутешно зарыдала.

Эпилог

Солнце сильно пригревало спину Элизабет, переливалось лазурно-синее Южно-Китайское море. Она пережила тот вечер на английском побережье и еще тысячи последующих мучительных ночей. У нее оставалась музыка, были Юнг Шуи и Николас Риф, и благодаря всему этому Элизабет нашла в себе силы жить и переносить все тяготы.

Она медленно поднялась. Вчера она побывала на могиле Жюльенны и положила цветы, затем поехала на военное кладбище в Стэнли, где были погребены Алистер, Ронни и Дерри, а затем подошла к надгробию с надписью: «Известен, но только Господу». Она заказала специально для этой могилы небольшой букет всех цветов, растущих в «Фор Сизнз», которых Риф так никогда и не увидел. Бело-кремовые розы, маргаритки с желтой сердцевиной, бледно-лиловые анемоны... Она долго стояла в раздумьях о прошлом, понимая, что наконец-то примирилась со всем, что произошло.

В послевоенные годы у нее были свои радости. Ее мечта сбылась, она сделалась известной пианисткой. Она помнила слова, которые шептала себе, когда впервые выступала в большом концертном зале: «Для тебя, Ли Пи, и для тебя, Риф, любовь моя». Ни того ни другого она не подвела.

Медленно, тяжело ступая, она поднялась по склону холма и подошла к своему автомобилю. Из приземистого белоснежного отеля один за другим выходили люди, чтобы искупаться с утра пораньше. Остров Ламма с восходом солнца начинал свою привычную жизнь. Легкая утренняя дымка в жарких солнечных лучах таяла и пропадала. Открыв дверцу машины, Элизабет села за руль. У нее больше не было сомнений, она чувствовала уверенность. Мужчина, который любил ее уже целых семь лет, поджидал ее в холле отеля. Через два часа она станет его женой.

Элизабет поехала прочь от залива к ущелью Вонг Нейчанг. На склоне холма выросло множество новых роскошных особняков на том самом месте, где некогда храбро сражались английские солдаты и нашли тут свою смерть. Дорога проходила по самому краю ущелья, после чего, петляя, как ручей, спускалась вниз.

Она прожила в одиночестве долгие годы. В ее жизни не было других мужчин. Лишь три месяца назад, когда она посмотрела в страстные глаза Романа Раковского, все изменилось.

Они вместе выступали в Голливуде. Лос-Анджелесский филармонический оркестр должен был исполнять Первый фортепианный концерт Чайковского и Девятую симфонию Малера под управлением немецкого дирижера Отто Кемперера. Элизабет пригласили в качестве солистки. Репетиции прошли весьма успешно, и, хотя она впервые должна была выступать в огромном зале Голливуда, ей вполне удавалось совладать со своими нервами.

Под одобрительные аплодисменты оркестр занял свои места. Она вышла на сцену, и огромная аудитория одарила и ее приветственными хлопками. Кемперера пока еще за пультом не было. Раздавались нетерпеливые покашливания, кто-то вполголоса переговаривался, в оркестре заметно волновались. Ходили слухи, что шестидесятисемилетний дирижер почувствовал себя неважно. И на репетиции он выглядел усталым и измученным.

Шли минута за минутой, и Элизабет втайне думала, что выйдет администратор и объявит, что концерт не состоится из-за недомогания дирижера. Когда ожидание стало невмоготу, в публике вдруг раздались приветственные возгласы и рукоплескания. Элизабет облегченно вздохнула и прикрыла глаза, когда мимо нее прошагал Кемперер и взошел на подиум. В эти последние секунды перед началом концерта ей было необходимо полностью успокоиться, чтобы она могла себя контролировать. На волне аплодисментов Кемперер встал за дирижерский пульт. Элизабет чуть согнула пальцы, медленно, успокаиваясь, вздохнула, открыла глаза и взглянула на дирижера.

И тут она поняла, что это вовсе не Отто Кемперер. За пультом стоял Роман. Сцена качнулась у нее под ногами. Элизабет стало нехорошо, у нее закружилась голова. Роман понял, что она испытывает, заметил, как кровь отлила от ее лица. Черное бархатное вечернее платье подчеркивало бледность Элизабет. Наконец вызванные его появлением на сцене аплодисменты утихли, Роман взял дирижерскую палочку и посмотрел на Элизабет.

«Держи себя в руках, – мысленно приказал он ей. – Помни, кто ты и почему ты здесь! Играй для меня, как ты играла бы для Кемперера!»

Ей было трудно дышать, всякий вдох доставлял почти физическую боль. Она понимала значение взглядов Романа, но ей было очень трудно справиться с собой. И как раз тогда, когда Элизабет показалось, что она и пальцем не сможет пошевелить, когда она была уверена, что навеки застыла в этой позе, тогда она вспомнила слабый свет свечи, ресторан в Перте, где они выпили на брудершафт с Романом. Боль в груди медленно ушла.

Неожиданно Роман ей улыбнулся, и она почувствовала, что все ее волнение улеглось, все стало на свои места. Она сыграет для Романа, сыграет так, как играла бы для Кемперера. В ее глазах зажегся огонь. Нет, она сыграет гораздо лучше, чем если бы исполняла для Кемперера! Она сыграет так, как еще никогда в жизни не играла!

Роман почувствовал, что к ней вернулась уверенность. Он вопросительно приподнял свои темные, много темнее, чем волосы, брови. Она понимающе кивнула ему. Роман явно успокоился, опустил свою палочку характерным уверенным жестом, и с той секунды, как ее пальцы впервые прикоснулись к клавиатуре, почувствовал, что между ними установилось взаимопонимание.