Книга Потрясающие приключения Кавалера и Клея - Майкл Шейбон

17

Подкомитет по расследованию подростковой преступности юридического комитета сената собирался в Нью-Йорке 21 и 22 апреля 1954 года, дабы рассмотреть, какую роль сыграло издание комиксов в производстве малолетних правонарушителей. Показания свидетелей в первый день известны гораздо лучше. Среди экспертов, издателей и криминалистов, вызванных к микрофону двадцать первого числа, в памяти общественности запечатлелись трое – ну, насколько общественности удалось вообще запомнить эти слушания. Первым был доктор Фредрик Уэртем, уважаемый психиатр-доброхот, автор «Соблазнения малолетних», в смысле морали и в народном восприятии – движущая сила всего скандала вокруг пагубного влияния комиксов. Показания доктор давал очень пространно, отчасти бессвязно, но с начала до конца вел себя с достоинством и горел, громокипел негодованием. Сразу после Уэртема выступил Уильям Гейнз, сын Макса Гейнза, признанного изобретателя собственно комикса, и издатель «Энтертейнинг комикс», чей живописный ассортимент хорроров он защищал весьма красноречиво, но с роковым лицемерием. Наконец в тот день подкомитет заслушал выступление Общества газетных карикатуристов, которых представляли Уолт Келли, создатель «Пого», и давний идол Сэмми, великий Милтон Канифф; они, выказав юмор, сарказм и остроумное пренебрежение, с потрохами продали своих собратьев по кисти и вручили их сенаторам Хендриксону, Хеннингсу и Кефоверу, дабы те раздавили негодников заслуженно и публично, коли снизойдут.

События второго дня свидетельских выступлений, когда вызвали Сэма Клея, известны публике меньше. Сэмми не повезло: он вышел к микрофону после двух крайне неразговорчивых свидетелей. Первого звали Алекс Сигал – он издавал линейку дешевых «образовательных» книжек, которые рекламировал на четвертой сторонке комиксов, и поначалу отрицал, а затем признал, что его компания однажды – по чистой случайности – продала известным порнографам списки имен и адресов детей, откликнувшихся на его рекламу. Другим неразговорчивым свидетелем был один из упомянутых порнографов, почти комически плутоватый и обильно потевший косоглазый недотепа Сэмюэл Рот, который спрятался за Пятой поправкой, а затем отмазался от дачи показаний под тем предлогом, что по закону он не может выступать свидетелем, поскольку штат Нью-Йорк возбудил против него дело о распространении непристойностей. Посему, когда появился Сэмми, умы членов подкомитета более обычного были заняты вопросами порока и аморалки.

Ключевой фрагмент протокола заседания выглядит так:

Сенатор Хендриксон: Мистер Клей, вам знакомы персонажи комиксов по имени Бэтмен и Робин?

Мистер Клей: Конечно, сенатор. Это очень известные и популярные персонажи.

Хендриксон: Не могли бы вы охарактеризовать их отношения?

Клей: Охарактеризовать? Простите… я не…

Хендриксон: Они живут вдвоем, так? В большом особняке. Одни.

Клей: Насколько я помню, у них еще есть дворецкий.

Хендриксон: Но они, если я правильно понимаю, не отец и сын? И не братья, и не дядя с племянником, и вообще не родственники?

Сенатор Хеннингс: Может, они просто добрые друзья.

Клей: Я уже давно не читал этот комикс, сенаторы, но, насколько я помню, Дик Грейсон, то есть Робин, описывается как воспитанник Брюса Уэйна, он же Бэтмен.

Хендриксон: Воспитанник. Да. И такие отношения нередко встречаются в комиксах о супергероях, не правда ли? Такие же отношения, как у Дика и Брюса.

Клей: Вообще-то, не знаю, сэр. Я…

Хендриксон: Ну-ка, посмотрим… не помню точно, какой это у нас номер, мистер Кленденнен, а вы… благодарю вас.

Исполнительный директор Кленденнен предъявляет вещественное доказательство № 15.

Бэтмен и Робин. Зеленая Стрела и Спиди. Человек-Факел и Торо. Монитор и Малыш Либерти. Капитан Америка и Баки. Вам кто-нибудь из них знаком?

Клей: Э-э… да, сэр. Монитора и Малыша Либерти некогда придумал я, сэр.

Хендриксон: Да что вы говорите? Вы их сочинили.

Клей: Да, сэр. Но комикс закрылся… восемь, кажется, или девять лет назад.

Хендриксон: И за многие годы вы сочинили целый ряд других подобных пар?

Клей: Пар? Я не…

Хендриксон: Ре… ну-ка… Ректификатор и Мелкий Мэк, Мальчик-Боец. Дровосек и Малыш Тимберс. Аргонавт и Ясон. Одинокий Волк и Волчонок.

Клей: Нет, эти персонажи – Ректификатор, Дровосек, Аргонавт – они уже были… их создали другие. Я просто брал персонажей, понимаете, когда приходил работать в соответствующие издательства.

Хендриксон: И немедленно снабжали их воспитанниками, не так ли?

Клей: Ну да, но это стандартная процедура, когда у тебя стрип, который не… который, скажем так, сбросил скорость. Его нужно взбодрить. Нужно привлечь читателей. Дети любят читать про детей.

Хендриксон: Правда ли, что среди коллег у вас сложилась репутация человека, питающего особую слабость к персонажу мальчика-воспитанника главного героя?

Клей: Я впервые об этом… мне никогда никто не…

Хендриксон: Мистер Клей, вам знакома теория доктора Фредрика Уэртема, которую он излагал вчера и которой, должен признаться, я склонен отчасти поверить, после того как вечером пролистал некоторые комиксы про Бэтмена, что отношения Бэтмена и его воспитанника – в действительности прозрачно замаскированная аллегория педофилического извращения?

Клей: [Неразборчиво.]

Хендриксон: Простите, сэр, вам придется…

Клей: Нет, сенатор, вероятно, я эти показания пропустил…

Хендриксон: А книгу доктора вы, я так понимаю, еще не читали?

Клей: Пока нет, сэр.

Хендриксон: Таким образом, лично вы никогда не сознавали, что, наряжая мускулистых молодых силачей в тугие штаны и посылая их рука об руку порхать в небесах, вы тем или иным образом выражали или пропагандировали свои собственные… психологические наклонности.

Клей: Боюсь, я не… мне подобные наклонности незнакомы, сенатор. Со всем должным уважением, я хочу сказать, что я категорически против…

Сенатор Кефовер: Бога ради, господа, давайте дальше.

18

До того дня Сэмми налакался всего раз в жизни, в большом доме на ветреном побережье в Джерси, в ночь Пёрл-Харбора, когда очутился сначала среди прекрасных, а затем среди жестоких мужчин. Тогда, как и сейчас, поступил он так в основном потому, что от него это ожидалось. Когда секретарь его отпустил, Сэмми повернулся – ощущение такое, будто содержимое головы выдули, как жидкость из пасхального яйца сквозь крохотную дырочку, – и узрел целый озадаченный зал вытаращенных американцев. Но прежде чем ему выпал шанс разглядеть, как они, чужаки и друзья равно, теперь поступят: опустят взгляд или будут сверлить его глазами, в ужасе либо изумлении отвесят челюсть или кивнут с пресвитерианской чопорностью либо просвещенным самодовольством, ибо они всю дорогу подозревали в нем темное желание развращать юношество, жить в величественном особняке с молодым помощником и разгуливать с ним в одинаковых смокингах, – прежде, иными словами, чем ему выпал шанс разобраться, кем и чем он будет отныне, Джо и Роза окружили его похитительской мешаниной из двух пальто и смятых газет и вытолкали за дверь зала судебных заседаний № 11. Они протащили Сэмми мимо телевизионных операторов и газетных фотографов, вниз по лестнице, через площадь Фоли, в ближайший стейк-хаус, к барной стойке, там с ловкостью профессиональных флористов расположили перед стаканом бурбона со льдом – и все это будто в соответствии с общепринятыми протоколами, известными каждому культурному человеку и применяемыми в случае, если твой близкий публично, по телевизору, членами сената Соединенных Штатов объявлен застарелым гомосексуалом.