Книга Христовщина и скопчество. Фольклор и традиционная культура русских мистических сект - Александр Панченко

Тут деревенские мужики увидели, что у богатого скот весь выздоровел и стал лучше прежняго, и ‹от› не‹на›висти[1146] стали все переговаривать: «Отчего у него скот выздоровел и стал лучше прежняго? У него живут какие то нищие, нищие. Ведь мудры, видно, они у него — и скот вылечили. Да они не беглые ли какие?» И мужики стали между собою поговаривать тако: «Пойдем-ка мы к старосте и скажем, что у Пшеничнова-богача кроются какие-то хитрые нищие двое — они чуть ли не беглые какие!» Вот староста и пришел к Пшеничному и говорит: «Послушай, Пшеничной, у тебя, говорят, кроются какие-то двое нищих! Если я их найду, то непременно представлю в город, — в те поры и тебе не так-то хорошо будет!» А Пшеничной ему говорит: «Пожалуй, ищи, где хочешь, а у меня их нету». — «То-то, смотри чтоб и не было!».

Однако к другой ночи думает староста собрать сходку и идти к Пшеничному с обыском. А я и приказал хозяину завязать меня в пеньковый сноп и поставить вместе с таковыми же снопами. И как только он сие устроил, то и пришли с обыском и говорят хозяину: «Мы хотим поискать у тебя надобных людей». А он им говорит: «Ищите, где хотите, а у меня их нету». Искали всюду и не нашли, и собрались все к оной пеньке да и переговаривают: «Куда ж они ушли?» А один сотский взял да и повалил сноп на землю и в тот, в котором я был завязан, ‹ткнул палкой›[1147]: «Что у тебя за сноп такой большой?!» А другие заговорили: «Ну ступайте с двора, когда их здесь нету». И пошли все по своим домам. Спустя со двора оную сараньчу, хозяин, мало погодя, развязал меня да и говорит: «Ну, Бог тебя спас, да тут же и нас! Ведь сот‹с›кий, пришедши к пеньке, да и завалил оную, а в твой сноп ткнул палкой, да и говорит: хозяин, что это у тебя за сноп такой большой? да другие ему тут помешали». А я ему говорю: «Ну, хозяинушка, слава Богу, что им Бог указал со двора скоро дорогу, и благодарю Бога моего, что он меня на сей час покрыл».

Спустя мало‹е› время, соседние бабы-сороки стали ходить к Пшеничному на двор за огнем и как-то меня подглядели, да на улице и говорят другим: «Так-то наши мужики искали! А они тут живут — мы их вот вчера видели». А деревенские мужики вчастую бабам верют. И тут скоро вся деревня пуще прежняго взволновалась, и говорят: «Да что ж такое?! Пойдем еще и сыщем их, да и представим в город!» А меня Бог научил заранее. Была у этого мужика большая и предикая свинья с поросятами, а я в хлеву возле нее в соломе сделал себе место и попризналась она ко мне. А я ‹ее›[1148] только поглаживаю, и она на меня не мечется, тогда как другова не вдруг подпустит. Вот пришла еще сходка народу к Пшеничному искать меня, и, взошедши на двор, говорят хозяину: «Слушай, Пшеничной, мы без тово со двора не пойдем, чтобы их не отыскать!» А он им и говорит: «Видно вам на гулянках стало и делать нечего более — так ищите! А я вам сказал, что у меня их нету!» Вторительно искали всюду, а потом и говорят: «Постойте-ко, в свинятник-то мы не глядели!» Пришедши же к нему, только отворили хлев, а свинья бросилась на мужиков как лев, и они едва только могли ноги убрать. Все перепужались и говорят: «А и, братцы, куда мы идем, туда и сами хозяева не ходят, и где же им тут быть!» Так и разошлись по домам.

Повременя мало, еще Бог попустил тех же лихих баб и оныя меня опять подглядели, да на ульце и говорят: «Какие вы мужики, да еще сыщики! Есть сотские и десятские, а не можете найти нищих!» Иная баба говорит, что я вчерась видела, другая тоже говорит и божится, что я одного сегодни видела — там, по двору. Мужики же дивятся и говорят: «Пойдемте же завтра, и на богатого нечего смотреть, а надо у него везде переглядеть». А у Пшеничнова была скотная изба, где он держал ягнят и козлят, в той избе — залавок, и я в тот залавок залез и приказал насажать на него маленьких ребят, да налить им велел молока. И оные ребята, хлебавши молоко, все передрались, да и мочу пустили. Ребят же было с 15-ть, а ягнят до 150 штук, и я не рад, что в такую духоту и мокроту залез, да, видно, надо так тому быть. Тут я взговорил: «О Господи, Боже мой, соблаговоли меня щедротами своими хотя здесь пок‹р›ыть! А в прочем буди воля твоя надо мною, лишь во всяком месте пребуди, Господи, со мною». Тут скоро приступили ко Пшеничному-богачу множество мужиков и начали искать по всему двору и так остервенились, обыскавши весь двор, что после противу той большой свиньи ровно турки вооружились и выгнали ее из хлева, но и там не нашли. А потом и говорят: «Зайдемте-ко и поищем в скотной избе». И как скоро отворили дверь, то их духотою, ровно моровою язвою, так и оросило. Они и обробели, да к тому же ребята плачут, а ягнята во весь упор закричали. И тут мужики все заговорили: «Ну, ребята, мы уж сами не знаем, куда идем! И где ему тут быть: тут от одной духоты быть не можно! И это врут бабы, и что их слушать: бабы и святых с путя сбивали, а не довольно, что нас простаков!» Так и разошлись.

Потом опять через две недели время сам староста меня на дворе увидал. А в то время шел снежок. А у Пшеничнова в доме жил такой слабый пьянюшка, да он меня крепко любил, и я его заранее научил так: «Смотри же, приятель, как только услышишь подходящий ко двору народ, так ты и бежи в поле и сделай след, будто ушел». Вот староста, собравши множество народу, и подходит ко двору, а я тому слабому отворил калитку и сказал: «Бежи в поле». Он с радостью и побежал. А староста со своею толпою народа взошел на двор и, увидевши, что калитка на огороде отворена, подошел к ней и, посмотрев на свежи‹й› в поле след, только рукой махнул и сказал: «Ну, ребята, уж и след простыл, где он бежал». Тут староста стал хозяину выговаривать: «И, и, брат Пшеничной! Кажись, ты у нас в деревне мужик не последни‹й›! Не стыдно ли тебе с таковыми подозрительными людьми иметь знакомство? Бога ты не боиш‹ь›ся: четвертый ты раз делаешь в селении бунт и тревогу!» А Пшеничной и говорит: «Нет, господа, я никакого не тревожил, а меня, пожалуй, двадцать раз тревожь: ищите, где угодно, а у меня их нету. Признаться, они у меня только переночевали одну ночь и пошли в другую деревню». А староста и говорит: «Ну, ребята, делать нечего — ступайте по домам».

После сего я соединился с Мартинушкой и много еще странствовал по божьим людям, кои дела и похождения в сей книге еще и не явлены, а со временами откроются верующим. И теперь только вам сие о нем извещаю и о его Богом определенной мученической кончине. В единой ночи были мы с Мартинушкой у божьих людей на беседе, и чрез его уста Бог возвещал на святом кругу тако: «И про-буждайтеся, други, от сна крепкого, и оставляйте вы житье лепкое, с чистотою вы соединитеся, в реку огнен‹н›у не валитеся, а свету-батюшке поклонитеся, братья с сестрами, не становитеся во едином в корабле[1149] радеть, что не может Господь за труд радения почесть». Себе же предвестил страдательную кончину и так гласил: «Возлюбленные друга, летит птица вран и хочет расклевать главу мою и достать из нея мозг, а я, братия, не убоюсь сего». Тут первые и богатые люди, которые будто разумом высокия, и говорят от ума глубокого, по лепости растужилися, из ночи на восток не обратилися, но как звери лютые озлобилися. И когда мы, по окончании беседы, ушли, то они согласились, чтобы позвать нас на другую беседу да на дороге и убить Мартинушку, пророка первогласного, который был у меня воин храбрые, со мною заедино жил и свое вельможство скрыл[1150], а убожество на себя наложил. Повременя мало, и позвали нас на беседу. Я и говорю Мартинушке: «Не ходи ты это время: тебя убьют!» А он мне отвечает: «Государь-Батюшка, ты не пойдешь, я не пойду: кому-нибудь надо же иттить! Дай я пойду! Пущай главу мою злодеи распроломают, а плоть воронья растаскают: то наша честь и слава, то наша и похвала!» И как он ‹о›т меня пошел, то два брата божьих — из тех, кои невзлюбили чистоту мою и об оной пророчество мартинушкино, — и настигли его на дороге и говорят: «А, братец, здравствуй». А он им отвечает: «Здравствуйте, любезные братцы! Неужли хотите со мною драт‹ь›ся? А я не стану и обороняться!» Вдруг один брат схватил у него руки назад, а другой, не много думаючи, обухом начал в голову бить. И так сего блаженнаго мужа и незлобливого агнца били и замучили, а тело его стащили в болото и в тину втоптали. А тут вдруг по кораблям, чрез пророческие уста, Дух Святой громко запел тако: «Ах, ах, возлюблен‹н›ые! У нас во Израиле пророка убили, избран‹н›ый сосуд божий сгубили!»