Книга Исследование истории. Том I - Арнольд Тойнби

Мы можем проследить, как македонцы, опустошив империю Ахеменидов и отодвинув свои границы вплоть до Индии, затем с равной жестокостью направляли свое оружие друг против друга в течение сорока двух лет между смертью Александра в 323 г. до н. э. и поражением Лисимаха при Курупедионе в 281 г. до н. э.[694] Это страшное действие повторилось через тысячу лет, когда первобытные арабы-мусульмане захотели превзойти (и тем самым уничтожили) македонское дело, опустошив за двенадцать лет римские и сасанидские владения в Юго-Западной Азии почти на столь же обширной территории, какую некогда за одиннадцать лет завоевал Александр. За этим разбойным арабским актом двенадцатилетнего завоевания последовали двадцать четыре года братоубийственной борьбы. Снова завоеватели обрушили мечи друг на друга, и слава и выгоды от восстановления сирийского универсального государства достались узурпировавшим власть Омейядам и пришлым Аббасидам, а не перешли к соратникам и наследникам Пророка, чьи молниеносные завоевания проложили дорогу. Ту же самую самоубийственную ассирийскую склонность к милитаризму проявляли и варвары, опустошавшие брошенные провинции находившейся в упадке Римской империи, как уже было показано ранее на страницах данного «Исследования».

Существует еще одна разновидность милитаристского отклонения, прототип которой мы также обнаружим в ассирийском милитаризме, когда рассмотрим Ассирию в ее собственном окружении как составную часть более обширной социальной системы, названной нами вавилонским обществом. В этом обществе Ассирия была пограничной полосой. Ее особая функция заключалась в защите не только себя, но и остального мира, частью которого она являлась, от хищных горцев на севере и востоке и от агрессивных первопроходцев сирийского общества — на юге и западе. Выделившись в пограничную полосу подобного рода из прежде недифференцированного общественного строя, общество настаивает на преимуществах перед всеми остальными членами этого строя. Ибо, в то время как пограничные районы получают стимул, успешно отвечая на относящийся к ним вызов растущего внешнего давления, внутренние районы освобождаются от этого давления и становятся свободными для других вызовов и выполнения других задач. Это разделение труда терпит неудачу, если жители пограничной полосы превращают оружие, которое они привыкли использовать против внешнего врага, в средство для достижения амбиций за счет внутренних членов своего собственного общества. То, что за этим следует, по сути, является гражданской войной. Именно этим объясняется вся важность последствий, вытекающих в конечном счете из выступления Тиглатпаласара III в 745 г. до н. э., когда он повернул свои ассирийские войска против Вавилонии. Отклонение пограничных районов, которые выступили против внутренних, по самой своей природе гибельно для общества в целом, однако для самих жителей границы оно самоубийственно. Его действие подобно действию правой руки, которая вонзает зажатый в ней клинок в тело, частью которого она является. Или же оно подобно лесорубу, пилящему сук, на котором он сидит, и падающему вместе с ним на землю, тогда как изуродованный ствол дерева остается стоять.

* * *

Карл Великий

Быть может, именно интуитивное опасение, что энергия будет направлена в неверное русло (тема, обсуждавшаяся в предыдущем параграфе), подвигло австразийских франков в 754 г. выступить столь резко против решения своего военачальника Пипина[695] откликнуться на призыв папы Стефана о вооруженной помощи против своих собратьев лангобардов[696]. Папство обратило взоры на эту трансальпийскую державу и стало разжигать в Пипине амбиции еще в 749 г., увенчав его королевской короной и тем самым de facto[697] признав законной его власть[698], поскольку Австразия во времена Пипина была разделена, служа границей между двумя фронтами: против язычников-саксов по ту сторону Рейна и против арабо-мусульманских завоевателей Иберийского полуострова, оказывавших давление из-за Пиренеев. В 754 г. австразийцев побуждали переключить энергию из тех сфер, где они уже обрели свое истинное предназначение, на уничтожение лангобардов, стоявших на пути политических амбиций папства. Опасения австразийского рядового состава относительно этого предприятия оказались в конечном счете более обоснованными, чем стремление их вождя к его осуществлению. Не приняв во внимание возражения своих соратников, Пипин выковал первое звено в той цепи военных и политических преступлений, которая привязала Австразию к Италии еще крепче, чем когда-либо. Итальянская кампания Пипина 755-756 гг. привела к кампании Карла Великого 773-774 гг., к кампании, которая роковым образом прервала завоевание Саксонии, только что им тогда начатое. Впоследствии, в течение следующих тридцати лет, его тщательно подготовленные операции в Саксонии прерывались вновь не менее четырех раз из-за вмешательства в итальянские кризисы, которые требовали его присутствия на месте в различные по своей длительности периоды времени. Бремя, возложенное на подданных Карла Великого его противоречившими друг другу амбициями, превысило допустимый предел прочности для того груза, который тяготил Австразию.