Книга Ярость ацтека - Гэри Дженнингс

– Nо! Нет!

Я не смог сдержать крика, видя, как хаос стремительно распространяется по рядам повстанцев. Не знаю уж, сколько наших людей погибло при первых взрывах, наверное, сотни, но гораздо хуже было другое. На наши ряды накатывала волна едкого черного дыма, огонь охватывал кустарник и сухостой, где окопались наши войска. Удержать строй не было никакой возможности: он распадался не под напором испанских войск, а потому, что люди были не в силах противостоять адскому натиску пламени и дыма.

Я поспешил слезть с дерева, упал и взвыл от боли: раны вновь напомнили о себе. Дым уже обволакивал все вокруг.

Вместе с Мариной и остальными мы устремились прочь. Даже ветер, и тот помогал врагам, ибо дул в нашу сторону, распространяя дым и огонь, взметая искры и уголья, которые, попадая на сухую траву и кустарник, вызывали повсюду новые и новые пожары. Огромная волна ацтекских воинов, которую мы бросили против неприятеля, превратилась в человеческий водоворот, а потом рассыпалась, буквально разлетелась на части в густом дыму.

Я схватил Марину и увлек ее за собой: мы оба заходились от кашля, наши глаза слезились от едкой гари, а следом за нами летели победные кличи наступающей армии.

То, что не удалось вражеским солдатам за шесть часов битвы, в которую была вовлечена половина всех вице-королевских сил, сделала переменчивая сеньора Фортуна. Всего лишь один-единственный удачный выстрел, и Кальеха моментально стал хозяином положения.

106

Мы позорно бежали с поля боя, разбитые всепобеждающей мощью огня и дыма. Бежали, оставив позади победные кличи и мечты о славе и унося с собой горечь поражения.

И снова наши вожди разделились, теперь разбежавшись в разных направлениях. Марина и я остались при падре, хотя из всех всадников нас сейчас сопровождали лишь четверо его телохранителей: отобранные лично Мариной, они бы никогда его не покинули. Падре и сам не захотел, чтобы его охранял целый отряд драгун.

– Он думает, что Бог наказывает его, – пояснила Марина. – А заодно и всех тех, кто за ним следует.

– Наказывает? За что? – спросил я. – За любовь к людям? За то, что он отказался от всех благ и рисковал жизнью ради того, чтобы бедняки получили клочок земли и свободу? Полагаю, Господь тут ни при чем: не Бог направлял эту канонаду, а сам El Diablo.

Когда мы добрались почти до самого Сакатекаса, Альенде и братья Альдама, которых поддерживали другие офицеры-креолы вместе с кавалеристами, присоединившимися к нам на гасиенде Пабельон, заявили, что хотят говорить с падре. Марина вытащила кинжал, а я схватился за шпагу, но Идальго встал между нами.

– Нет, – сказал он, – опустите оружие. Я знаю, чего хотят эти люди.

Они хотели, чтобы падре передал им командование и вообще вверил судьбу революции.

– Какое командование? Какая революция? О чем вы тут говорите? – язвительно поинтересовался я. – Разве мы не улепетываем со всех ног от вице-королевской армии?

Правда, бо′льшая часть северных территорий оставалась еще в руках повстанцев, и падре с Альенде разработали план, поразивший меня своей дерзостью. Мы не просто отступим на север, но через Монклову и обширную провинцию Техас доберемся до Луизианы: так называлась колония, которую Соединенные Штаты недавно купили у Франции. Оказавшись там, в Новом Орлеане, со всем тем золотом и серебром, которые «реквизировали» в Гуанахуато и других городах, мы сможем разжиться артиллерийскими орудиями и хорошими мушкетами. А с деньгами и оружием можно собрать и обучить новую армию.

– Когда мы вернемся в колонию, чтобы снова бросить вызов гачупинос, то приведем с собой уже не орду, состоящую из десятков тысяч необученных, вооруженных чем попало индейцев, но прекрасно вооруженную армию, умеющую маршировать в ногу и стрелять залпом по команде. Еще не все потеряно, – заявил я Марине.

Она рассмеялась и хлопнула в ладоши.

– Гачупинос не смогут остановить нас, ибо эту обученную армию будет поддерживать безбрежный океан всего нашего народа. На сей раз мы, americanos, овладеем столицей, а затем и всей колонией.

Но креолы продолжали негодовать на падре, они все громче кричали, что больше в нем не нуждаются. Один из них даже в запале заявил, что в случае смерти Идальго они сумели бы как следует распорядиться революционной казной. Имея на руках столько золота и серебра, можно нанять для дела революции профессиональную армию... «Или, – подумал я, – отступить и жить себе спокойно, в роскоши и безопасности, где-нибудь в Новом Орлеане».

Однако Альенде и братья Альдама по-прежнему были у меня вне подозрений. Да, они гневались на падре, обвиняли его в том, что он нанес ущерб делу революции, отказавшись штурмовать столицу и не последовав их совету у моста Кальдерон, но при этом все трое были людьми чести, и поражение не могло подвигнуть их к убийству человека, которого они раньше признавали своим вождем. Более того, сейчас повстанцами командовал Альенде. Падре полностью погрузился в раздумья и вообще не общался ни с кем из нас, если не считать деликатных просьб принести ему что-нибудь поесть или кратких замечаний насчет местности и погоды.

Вскоре прибыл гонец с депешей от генерала Луиса де Ла Круса, одного из высших командиров вице-королевской армии. От Марины я уже слышал, что он издал указ о помиловании, в случае немедленной сдачи, всем участникам революционного движения и разослал повсюду его копии. В своем письме Крус уговаривал падре воспользоваться возможностью получить помилование, поскорее прекратить сопротивление и приказать поступить так же всем своим последователям.

Марина показала мне ответ падре.

Во исполнение своего долга мы не сложим оружие до тех пор, пока не вырвем свободу, сие бесценное сокровище, из рук угнетателей... Помилование, Ваше Превосходительство, подобает преступникам, но никак не защитникам свободы своей страны.

Пусть Ваше Превосходительство не обманывается мимолетными успехами генерала Кальехи: это всего лишь вспышки молнии, которые скорее ослепляют, чем освещают путь...

По дороге на север нам пришлось несладко: днем мы мучились от нестерпимого зноя, а по ночам – от пронизывающего холода. Мы оказались на почти необитаемой территории и теперь углублялись в огромную пустыню Чиуауа, простиравшуюся на сотни и сотни миль за Рио-Браво до Санта-Фе и провинции Техас. То был выжженный солнцем край песчаных вихрей и кактусов, диких апачей и палящего зноя. Особенно затрудняли наш марш долгие, казавшиеся бесконечными переходы между редкими и весьма скудными источниками воды. Территория Бахио простиралась от плодородных полей до скалистых холмов и взгорий Долореса и Гуанахуато, однако путь на север пролегал через суровую, засушливую пустыню, где воду, да и то в мизерном количестве, можно было получить лишь из разбросанных на значительном расстоянии один от другого колодцев и источников, вода в которых далеко не всегда оказывалась чистой.

Мы представляли собой большую толпу, постоянно мучимую нестерпимой жаждой. В настоящий момент наша компания насчитывала шесть десятков вожаков и командиров, присоединившихся к нам священников и креолов, ехавших в большинстве своем в четырнадцати экипажах, запряженных мулами. Нас сопровождали две сотни кавалеристов, в основном vaqueros, вооруженных копьями, хотя было и некоторое количество драгун, присоединившихся к восставшим еще в те времена, когда наши знамена реяли высоко. Позади вождей и конницы брели две тысячи пеших солдат – индейцев и метисов, вооруженных по большей части лишь мачете и ножами.