Книга Дендрофобия - Наталья Горская

– Спасли её?

– Нет. В районную больницу ещё живой привезли, хирург-грузин оперировал, сам чуть сознание не терял. Он во Владикавказе работал в военном госпитале, а такого не видел, чтобы мирное население в условиях мирной жизни так истязали. И кто? Выходцы из так называемых приличных семей. Уж, казалось бы, такие должны знать более интересные виды досуга, за бугром как-никак культуры набирались, а всё то же самое колхозное уныние: водка, наркотики, извращения всякие, беспорядочный секс абы с кем. Даже импортное образование таким не помогает. Прискакал папаша этого сосунка, нанял толпу адвокатов, они выяснили, что девица из неблагополучной семьи, пятеро детей, отец выпивает, мать на трёх работах, детьми заниматься некогда. Дескать, таких убивать можно и даже нужно. Вот если бы она была дочерью состоятельных родителей, то эти обкурившиеся всякой дрянью гопники её бы не тронули.

– И никого не посадили?

– Посадили. Только не сразу. Поговаривали, что жители улицы, где эта девица жила, стали собирать деньги на киллера. Люди бедные, но так эта сволочная жизнь уже достала, что несёт каждый, чем богат. Какая-то бабулька свои единственные сапоги умудрилась продать, ношенные даже! Родители этой девчонки сняли дома со стены старый телефонный аппарат, несут, плачут: больше нет ничего. Авторитет прослышал об этих брожениях, сказал, чтоб дурью не маялись: внук Антоновны скоро из командировки приедет, ему как раз надо будет где-то стресс снимать. Никто ничего толком не знает, но однажды ночью коттедж этого чиновника взорвался. Всё списали на шаровую молнию, которая якобы залетела в окно и повредила систему газоснабжения. Чиновник там был, с какой-то секретаршей кувыркался, оба в окно вылетели, в чём мать родила. Ей-то хоть бы хны, видать, и не из таких передряг выходила, а он умер. Немолодой ведь, этот брак у него третий или четвёртый. Молодая жена во Франции как прослышала, что мужа так бомбят, передумала со спа-курорта возвращаться, сын остался без поддержки. А такие ничего без своих отцов не могут: ни дела вести, ни себя защитить. Приостановленное следствие возобновили, загремел он в СИЗО, но до зоны не дожил, руки на себя наложил. Не выдержал. Ему там сокамерники разные предметы в задний проход вставляли.

– Господи, что ж такое с людьми! Может, нарушения в экологии так влияют?

– Не знаю. Но с людьми явно что-то случилось.

– Наверно, действительно криминализация общества произошла, если из людей всё худшее лезет, словно канализацию прорвало.

– Ужас, как лезет! Тут приезжали помощники депутата – вылитые гопники. Водителя избили, который им дорогу не уступил, девицам местным предлагали гуманитарную помощь за интимные услуги, пенсионерок, которые пришли на «встречу с избирателями», обозвали старыми шлюхами. Пальцы веером, пьяные, мерзкие, манеры как у сволочей. Раньше и представить нельзя было, чтобы люди из административного аппарата так себя вели. Простые директора колхозов себе такого не позволяли! А сейчас всюду эта ботва прёт. В депо приехал ревизор, лез под юбку к пятидесятилетней секретарше, потом обрадовал, что «на такую старую корову у него не стоит», обозвал всех быдлом и отстоем – а сам-то кто? Ввалился в кабинет начальника, положил ноги на стол, закурил сигару и затребовал «откат за прокат» и девочек в комнату отдыха «посисястей, а не дохлятину всякую». В противном случае грозился «всех закатать», изображал, что звонит в Кремль «самому Боре». Говорят, что иногда у наркоманов такой бред бывает, но тут хуже, тут эта публика совершенно серьёзно себя хозяевами жизни возомнила. Все плебеи теперь хотят господами побыть. А быть господином в их понимании – хамить подчинённым, пьянствовать в бане и на охоте в рабочее время, щеголять связями с самим президентом или главарём Казанской бандитской группировки. К нам в поликлинику приезжала комиссия, так её председатель прямо во время работы набирал молоденьких медсестёр для поездки с ним на Кипр! Раньше эти комиссии состояли из настоящих врачей, которые много лет отработали в медицине, что-то понимали, люди культурные, образованные. Спрашивали медперсонал, какие замечания, какое оборудование требуется, всё записывали. А сейчас такие морды приезжают, что не по себе становится. Вот как братву в телике показывают, такие и приезжают. Бабы размалёванные и полуголые, мужики пьяные и нисколько этого не скрывают, вряд ли скажут, чем невролог от некролога отличается, зато сразу матом орут: «Да мы, мля, в Лондоне стажировку, мать вашу, проходили, епать вас всех в…». Безграмотные, неотёсанные, ничего не знают по профилю своей работы, некоторые даже никогда ею не занимались! Какой-то инженер машиностроения возглавляет проверку районных больниц, а бывший зубной техник учит жизни работников лесного хозяйства. Но этот с Кипром вообще всех переплюнул. И так себя ведёт, как будто это – нормально! Мы сначала поверить не могли, думали, что глупый розыгрыш какой-то. Но нас заперли в массажном кабинете и приказали раздеться для осмотра, кто достоин ехать с этим пердуном! Меня отпустили, потому что я уже старая.

– А сколько Вам лет?

– Сейчас уже тридцать. Да мне первый раз сказали, что я «уже старая» и того раньше – в двадцать лет.

– Кто?

– Муж мой. Это он так ухаживал. Они спиваются к тридцати годам, поэтому баба после двадцати им анахронизмом уже кажется.

– Дикость какая! Вы такие молоденькие, а слушаете каких-то пьяниц.

– Да мы не слушаем, но они так часто и так громко об этом говорят, что поневоле услышишь. А в больницу на практику ходит дочь нашего Авторитета, ей пятнадцать лет. Хорошенькая, как ангелочек. Этот «проверяющий» её увидел в вестибюле, пальцами щёлкнул: «То, что надо! А ну-ка иди сюда, озолочу по самое не хочу». Я ему говорю: «Вы чего придумали? Это же ребёнок совсем». Он на меня замахивается, как на свою постылую бабу: «Тебя, корова старая, отбраковали, вот и не завидуй тёлкам молодым! Да я вас тут всех закатаю и на перегной пущу». И попёр на неё. Навстречу своей погибели. Он же, придурок нездешний, не понимает, чья это дочь, а знающие не сообразили оттащить – что с этих пьяниц взять. А она и не поймёт, чего этой образине надо. Она же нормальный ребёнок, не из такой семьи, где к детям уже в нежном возрасте какие-нибудь собутыльники родителей в кровать лезут. Но ей что-то не понравилось, когда он близко подошёл, она как даст ему ногой, что называется, по яйцам. Папаня драться научил. Он аж до потолка подпрыгнул, головой люстру сшиб, а она убежала. Папе жаловаться. А уж папа у неё таких финтов не любит, когда к его близким кто-то настолько близко подходит.

– От мужика-то хоть что-то осталось?

– Осталось. Сейчас в областном сумасшедшем доме лежит. Старая верная жена ходит кормить его с ложечки и калосборник менять.

– Ну и дела! Прям, не знаешь, кто больше бандит… Нет, я тоже замечаю, что сейчас много таких повадок даже там, где не ждёшь совсем. Чиновники приблатнённые, про милицию и говорить страшно. Тут в Госдуме один политик выступал, так вылитый пахан! Даже известные актёры и музыканты под уркаганов подстраиваются. И чувствуется, что нравится им это. А почему? Что хорошего? Уродство какое-то.

– Потому что все наши государственные службы вышли из опричников. А они были как бешеные псы, несли стране только террор и разорение, но прикрывались службой больному царю. Чиновники, милиция, налоговая, ревизоры вышли из опричнины. Вот она из них и прёт, раз уж Россия в Средневековье провалилась. Из одних людей псы лезут, из других – волки. Многие люди искусства в шуты и скоморохи подались, новых господ забавлять похабными ужимками, а что-то другое те не воспринимают. Не знаешь, что хуже. И бандитизм страшен, но ещё хуже вот эта псарня, которой народ травят, словно господа какие-то потешаются. Люди уже ментов боятся, считают их образцом организованной преступности.