Книга Сталин. Битва за хлеб. Книга 2. Технология невозможного - Елена Прудникова

Будет бессмертною память

Павших в безлюдье глухом,

Выше газетное знамя!

Правда сверкает на нём!

Трактор

К нам весной комсомолец Карцев

Первый трактор пригнал в село.

Всё село — от юнцов до старцев —

Разговоры о нём вело.

— Ну, конек! Не конёк, а диво! —

Трактор щупали мужики.

По всему у них выходило,

Что пахать на таком — с руки.

Только кто-то заметил бойко:

— Конь, конечно… Да конь не тот.

Вот рванет с бубенцами тройка —

Ажио сердце в груди замрёт!..

— Рысаки и у нас бывали:

В удилах — таракан с блохой.

Да найдёшь хомуты едва ли

Для скотины такой лихой…

В поле двинулись друг за другом,

Наблюдая до темноты,

Как машина в четыре плуга

Отворачивает пласты.

Тёплым паром пахнув сначала,

Пласт ложился и остывал.

— Эх, и сила!.. — толпа кричала,

Не скрывая своих похвал.

Долго-долго стояли в поле

В этот день мужики села,

И машина для них была

Первым вестником новой доли.

Последний Иван

Не выдумать горше доли:

Хлеба заглушил бурьян.

Без шайки в открытом поле

Стоит на ветру Иван.

По новым пошла дорогам

Деревня Зелёный Клин,

А он на клочке убогом

Остался совсем один,

Что это случиться может —

Ни духом не знал, ни сном.

И дума его тревожит:

Как быть на миру честном?

Тоскливым и долгим взглядом

На пашню глядит Иван.

С его полосою рядом

Раскинут артельный стан.

А там — и хлеба по пояс,

Пшеница — стена стеной.

И рожь, и ячмень на совесть,

И колос у них иной.

И кажется — даже птицы

Там веселей поют,

А здесь, на его землице —

Одной саранче приют,

Да суслик свистит на пашнях

На разные голоса…

Бессмыслицей дней вчерашних

Лежит его полоса.

Суровый, худой, угрюмый,

Средь поля у двух ракит,

С тяжёлой крестьянской думой

Иван дотемна стоит.

Стоит он, решая крепко,

Что раньше решить не мог.

И злая трава — сурепка —

Покорно шумит у ног.

Михаил Исаковский

Вдоль деревни

Вдоль деревни, от избы и до избы,

Зашагали торопливые столбы;

Загудели, заиграли провода, —

Мы такого не видали никогда.

Нам такое не встречалось и во сне,

Чтобы солнце загоралось на сосне;

Чтобы радость подружилась с мужиком,

Чтоб у каждого — звезда под потолком.

Небо льётся, ветер бьётся всё больней,

А в деревне — частоколы из огней,

А в деревне и веселье, и краса,

И завидуют деревне небеса.

Вдоль деревни, от избы и до избы,

Зашагали торопливые столбы;

Загудели, заиграли провода, —

Мы такого не видали никогда.

Догорай, моя лучина…

В эту ночь молодые

отменили любовь и свидания,

Старики и старухи

отказались от сна наотрез.

Бесконечно тянулись

часы напряжённого ожидания

Под тяжелою крышей

холодных осенних небес.

Приглашенья на праздник

вчера до последнего розданы,

Приготовлено всё

от машин и до самых горячих речей…

Ты включаешь рубильник,

осыпая колхозников звёздами

В пятьдесят,

в полтораста

и больше свечей.

Ты своею рукою —

зажигаешь прекрасного века начало,

Здесь, у нас,

поднимаешь ты эти сплошные огни,

Где осенняя полночь

слишком долго и глухо молчала,

Где пешком, не спеша,

проходили усталые дни;

Где вся жизнь отмечалась

особой суровою метой,

Где удел человека —

валяться в грязи и пыли.

Здесь родилися люди

под какой-то злосчастной планетой,

И счастливой планеты

нигде отыскать не могли.

Революция нас

непреклонной борьбе научила,

По широким дорогам

вперед за собой повела.

До конца,

до предела

догорела сегодня лучина,

И тоскливая русская песня

с лучиной сгорела дотла.

Мы ещё повоюем!

И, понятно, не спутаем хода, —

Нам отчётливо

ясные дали видны:

Под счастливой звездою,

пришедшей с электрозавода,

Мы с тобою

вторично на свет рождены.

Наши звёзды плывут,

непогожую ночь сокрушая,

Разгоняя осеннюю чёрную тьму.

Наша жизнь поднялась,

словно песня большая-большая, —

Та,

которую хочется слушать

и хочется петь самому

Первое письмо

Ваня, Ваня! За что на меня ты в обиде?

Почему мне ни писем, ни карточек нет?

Я совсем стосковалась и в письменном виде

Посылаю тебе нерушимый привет.

Ты уехал, и мне ничего неизвестно,

Хоть и лето прошло, и зима…

Впрочем, нынче я стала такою ликбезной,

Что могу написать и сама.

Ты бы мог на успехи мои подивиться,

Я теперь — не слепая и глупая тварь:

Понимаешь, на самой последней странице

Я читаю научную книгу — букварь.

Я читаю и радуюсь каждому звуку,

И самой удивительно — как удалось,

Что такую большую мудреную штуку

Всю как есть изучила насквозь.

Изучила и знаю… Ванюша, ты слышишь?

И такой на душе занимается свет,

Что его и в подробном письме не опишешь,