Книга Отважное сердце - Робин Янг

— Где ты был? Я потерял двенадцать человек, сукин ты сын!

Темные глаза Комина превратились в щелочки, когда он с яростью уставился на Роберта.

— А я потерял десятерых!

Дунгал Макдуалл отошел от Атолла и встал рядом с Комином. Лицо его покрывали лиловые вспухшие пятна.

— На нас напали осы.

— Осы? — издевательски переспросил Эдвард, останавливаясь возле брата. — Если бы это были львы, я, возможно, даже пожалел бы тебя. — Он обернулся к остаткам отряда Роберта. — Мы сражались с людьми, пока они воевали с насекомыми! — Эдвард перевел взгляд на Комина. — Как это похоже на твою семью — любой ценой избежать участия в драке! А кто напал на вас при Фолкирке? Муравьи?

Кое-кто из людей Роберта рассмеялся, грубо и оскорбительно, Комин покраснел до корней волос, а Дунгал шагнул вперед и ударил Эдварда. Вернее, попытался ударить, потому как тот ловко увернулся, а потом врезался в своего обидчика, опрокинув того на землю. Рыцари Комина закричали и бросились вперед, видя, что Эдвард уселся верхом на капитана Галлоуэя и принялся избивать, нанося ему в лицо удары с обеих рук. В драку вмешались люди Роберта; те, кто уже успел сунуть мечи в ножны, вновь обнажили их. Но тут издалека донесся стук копыт, и на дороге появился Джеймс Стюарт со своим отрядом. Несколько человек держали в руках пылающие факелы, жалкую пародию на вечернее солнце, по-прежнему заливающее золотистым светом окрестности. По знаку сенешаля Эдвард отпустил Дунгала, который, сплевывая кровь и пошатываясь, с трудом поднялся на ноги. Капитан, ничего не соображая от ярости, слепо шагнул было к Эдварду, но Комин схватил его за плечи.

Джеймс, резко натянув поводья, огляделся по сторонам.

— Что здесь произошло, во имя Господа? — требовательно спросил он, переводя взгляд с Роберта на Комина. Глаза его на мгновение задержались на куче мертвых тел на дороге, прежде чем остановиться на четырех повозках, две из которых стояли без лошадей. — А где остальные телеги?

Роберт тряхнул головой:

— Они прорвались к Роксбургу.

Джеймс потемнел лицом и уже собрался бросить какую-то резкость, но потом кивнул своим людям, которые держали в руках факелы.

— Сожгите их. — Рыцари направились к повозкам, а сенешаль взглянул на Роберта. — Нам нужно спешить, — дрожащим от сдерживаемого гнева голосом сказал он. — В замке поднимут тревогу. А против всего гарнизона нам не выстоять.

Когда люди на дороге зашевелились, расходясь по местам, Роберт схватил Комина за рукав.

— Смерть моих людей лежит на тебе, — прошипел он.

Комин со злобой высвободил руку.

67

На заросшем полевыми цветами лугу под стенами Кентербери разворачивался пышный рыцарский турнир. Грандиозное действо озаряли лучи заходящего солнца, струившие жидкое золото на лица сотен зрителей, выстроившихся вдоль арены, и переливавшиеся на украшенных драгоценными камнями платьях знатных дам, отражаясь от начищенных колец рыцарских кольчуг и шлемов с перьями на гребнях.

Подмостки, возведенные по обе стороны ристалища, украшали складки ярко-алой ткани, и на них сидели благородные дамы и господа. Публика попроще расположилась внизу, сидя на теплой траве, и лица людей раскраснелись от солнца и доброго эля. Многие стояли, чтобы лучше видеть, как сходятся в поединках рыцари. В конце турнирной арены возвышалась королевская ложа, обустроенная в виде зубчатой крепостной стены, с которой свисали щиты короля и его новой королевы.

Эдуард, сумрачно величественный в черном платье, расшитом золотой нитью, наблюдал за состязаниями рыцарей, с комфортом восседая на обложенном подушечками троне. Яростные схватки, оживившие полдень, уже завершились, а сейчас к финалу близилось и соревнование в умении владеть конем и оружием. В конце арены был установлен столб с перекладиной, с которой свисал грубо вырезанный человеческий силуэт с нарисованным головным платком и халатом сарацина, на груди которого красовалось ярко-красное сердце. Рыцари по очереди старались пронзить сарацина своими копьями. Когда по арене помчался на своем жеребце Ральф де Монтермер с развевающейся за плечами желтой мантией с парящим зеленым орлом, нацелив на мишень копье, толпа затаила дыхание, глядя на него. Рыцарь короля поразил манекен в самое сердце, и сарацин закрутился вокруг столба от удара, пока противовес в виде мешка с песком на другом конце балки не остановил вращение. Ральф промчался мимо, и из-под подкованных копыт его боевого коня летели клочья травы и дерна. Зрители взорвались аплодисментами.

Эдуард посмотрел на длинный строй рыцарей на другом конце арены, которые ждали, пока пажи установят мишень в исходное положение. За их спинами на фоне оранжевого закатного неба темнел выцветший стяг с драконом, некогда развевавшийся над пыльными турнирными аренами Гаскони. Король обвел взглядом лица своих рыцарей — Хэмфри де Боэна, героя сегодняшнего турнира, Эймера де Валанса, Генри Перси, Ги де Бошама, Роберта Клиффорда, Томаса Ланкастера. Эти молодые люди, выросшие при его дворе и отведавшие крови на поле боя, стали мужчинами в тяжелую годину войны. Их ученичество и возмужание завершилось. Все они наследовали своим отцам. Уже не Рыцари ордена Дракона, они заняли свои места как Гавейн и Персиваль, Мордред и Ланселот,[67]чьи бессмертные имена были вырезаны на его дубовом столе… И в душах этих людей. Из всех ветеранов с ним оставались только престарелый Джон де Варенн, графы Линкольн и Норфолк да воинствующий епископ Бек. Его двор переживал солнечный полдень, который олицетворяла собой эта пылкая и яростная молодежь.

Услышав негромкие хлопки в ладоши рядом с собой, Эдуард обернулся и увидел свою новобрачную, которая послушно аплодировала успеху Ральфа де Монтермера. На родине Маргариту называли «Жемчужиной Франции». Темноволосая, подобно своему брату, королю Филиппу, с молочно-белой кожей и точеной фигуркой, укутанной в алый дамаст,[68]и пояском на талии, украшенным кроваво-красными рубинами, с высокой прической, скрытой под мягкой сеточкой с вуалеткой, обрамлявшей ее изящное личико, она действительно походила на драгоценный камень. Было самое начало сентября, и погода стояла еще очень теплая, но королева уже накинула на плечи мантию из горностая, отражая первую атаку вечерней прохлады. Дочь королей-войнов из французской династии Капетингов, она приплыла в Дувр неделей ранее, являя собой нежный и хрупкий символ мира, испуганная, но величественная, сопровождаемая подобающей ее положению армией слуг и камеристок. Через два дня после того, как корабль причалил к пристани, Эдуард обвенчался с нею на ступенях Кентерберийского собора. За торжественной церемонией, которую провел язвительный и вспыльчивый архиепископ Винчелси, последовали три дня турниров и празднеств.

Эдуард не пожалел средств на организацию бракосочетания. Вокруг турнирной арены были установлены десятки открытых полосатых павильонов, украшенных разноцветными флагами. От костров, над которыми поблескивали жиром туши диких кабанов, насаженные на огромные вертела, поднимались ароматные дымки. Столы в павильонах, украшенные букетами цветов, ломились от тяжести золотой и серебряной посуды. Вскоре на них подадут теплый имбирный хлеб, яблоки с хрустящей корочкой, жареные в меду, сладкий и легкий, как пух, заварной крем, сочную, таящую на языке оленину, засахаренные миндальные орехи, и вино будет литься рекой. А снаружи слуги уже развешивали на ветках деревьев праздничные фонарики. С наступлением вечера каждый павильон окружит сияние рукотворных созвездий.