Книга Джугафилия и советский статистический эпос - Дмитрий Орешкин

В итоге Российская Федерация простилась с престижным местом в глобальной «восьмерке». Рубль упал вдвое и не собирается останавливаться на достигнутом: впереди борьба за возрождение непотопляемого деревянного статуса. Население сокращается. Утечка квалифицированных мозгов, напротив, растет. Экономика тормозит; по номинальному ВВП Россия уже во втором десятке, после Индии, Канады и Кореи. Зато опять усиливается милитаризация, пропаганда, цензура и спецслужбы с их железным занавесом. Начальников Росстата снова гоняют как сидоровых коз (спасибо, не расстреливают!). Те в ответ выдают все более и более оптимистичную цифру.

А как с бренной действительностью? Да как обычно. Отрыв нарастает. Не видеть признаков возврата в советскую колею может только джугафилическая оптика. Не понимать, куда в конце концов колея приведет, могут только джуга-филические мозги.

Петля советской очевидности

Опыт показывает, что ослабленному иммунитету самостоятельно одолеть джу-гафилию не под силу. СССР, руководимый забывшими про конкуренцию кремлевскими старцами, развалился под грузом накопившейся косности. После мучительного кризиса, выход из которого отчаянно тормозился старой партноменклатурой, экономику все-таки удалось вернуть к праву частной собственности, рынку и конвертируемому рублю. Она начала быстро расти, что совершенно естественно для такой богатой ресурсами страны. Между делом, без пафоса и бубнов в 90-е годы прошли несколько технологических революций — от компьютеризации и Интернета до банков, массовой автомобилизации, мобильной телефонии и жилищного строительства. Просто за счет разрешения частной инициативы и открытия границ, в том числе финансовых, в виде конвертации рубля. Казалось бы, убедившись в преимуществах рыночной экономики, самое время идти дальше, укрепляя институциональную среду, право, суд и стимулируя новые источники роста.

Но нет, это не наш случай.

Во-первых, как любая модернизация, 90-е годы оказались трагичными для проигравших конкуренцию социальных страт, в том числе очень влиятельных и многочисленных. А тут еще переход от индустриального кондратьевского суперцикла к постиндустриальному. Пока был жив СССР, переход искусственно оттягивался и страна производила горы избыточного угля и руды, чтобы выплавлять горы избыточной стали, а из нее делать горы избыточных танков. И вот эта безумная система рухнула сразу по всем направлениям. Люди в погонах, партийное начальство, корпус «красных директоров» и труженики советского ВПК, еще недавно ощущавшие себя солью советской земли, внезапно оказались аутсайдерами. Странно было бы ожидать от них бурных восторгов.

Во-вторых, есть такое явление, как иерархия ценностей, более известная как «пирамида Маслоу». Или Маслова, ибо ее изобретатель, американец Абрам Маслов, был сыном эмигрантов из-под Киева. Пирамида, вообще говоря, строилась для объяснения психологии выдающихся индивидов, но ее когнитивная сила (с разумными ограничениями) сохраняется и для социальной психологии. Самая важная и базовая потребность — физиологический минимум существования. Еда, одежда, убежище. Когда этого нет, людям трудно думать о чем-то другом. Вторым этажом идет потребность в защите и безопасности. Третьим — принадлежность к определенной социальной группе, или чувство идентичности. Четвертым — потребность в престиже, уважении и одобрении. Понятно, это лишь схема. К тому же иерархия потребностей сильно зависит от пропагандистского пресса и системы ценностей.

С помощью рынка устранив застарелый товарный дефицит и по-быстрому удовлетворив нужду в продуктах питания и одежде, постсоветское общество к концу 90-х уже могло позволить себе задуматься о запросах более высокого уровня. Тут-то и всплыла обида за утраченное величие (в начале 90-х распад Союза ССР в списке озабоченностей россиян стоял на шестом-седьмом месте), досада от разрушенной идентичности, тоска по «национальной идее» и пр. Быстро выяснилось, что единой для всех Идеи в России нет. Негативное чувство разочарования объективно и универсально, а позитивные варианты его преодоления субъективны и сильно разнятся от места к месту, от страты к страте, от головы к голове. Общей идентичности, религии, агиографии и т. п. как объединяющего фактора не получается. Точнее, получается, но лишь за пределами советской бинарности — как идентичность гражданская, на основе общих формальных прав при полном разнообразии прав индивидуальных. В пределах же прежней черно-белой оптики объединение возможно лишь вокруг нового вождя, против нового врага, с новой милитаризацией и мобилизацией, в расчете на новую экспансию. Пусть по-маленькому, чисто символически. Ну, хоть в Южную Осетию…

Помолодевшая и разбогатевшая вертикальная корпорация не только уловила тенденцию, но и успешно ее конструировала, взяв ТВ под контроль и манипулируя массовым сознанием. На этом пути она встретила охотную готовность большинства, которому после удовлетворения первичных потребностей остро захотелось удовлетворить и вторичные. Послушать акынов с их старыми песнями о главном.

Вряд ли иное было возможно. Нет ни одной постсоветской республики, где после более или менее успешного модернизационного перехода не состоялся более или менее выраженный ценностный откат. Даже в ГДР, на невероятно льготных условиях кооптированной в Западную Германию и получившей оттуда более 2 трлн евро (!!) инвестиций, население испытывает смутную тоску по светлому прошлому. Она проявляется в гротескной, но искренней и неожиданно массовой кампании в защиту «светофорного человечка». (Характерная для ГДР фигурка пешехода на зеленом фонаре; она внезапно разрослась до символа счастливого прежнего быта, который новые капиталистические власти вознамерились уничтожить. Не позволим!!) Или в ностальгии домохозяек по «кофейному напитку» былых времен, который тогда воспринимался примерно как в СССР желудевый «кофе» (то есть откровенная бурда), а сейчас — как знак особого пути и независимости от западного гнета[268].

Отвечая на вопросы социологов, восточные немцы (не все, конечно, но многие) говорят, что раньше в их жизни был Смысл. Какой именно, они объяснить затрудняются (не защита же от бряцающего оружием бундесвера). Но был! А теперь нет… В связи с чем молодежь отбилась о рук, люди утратили стыд, а замечательную социалистическую промышленность воротилы из Кельна и Мюнхена прибрали к рукам и распродали.

В некотором смысле это правда: именно на территории бывшей ГДР фиксируются самые высокие в Германии показатели девиантного поведения (преступность, пьянство, наркомания, латентная агрессия, склонность к коррупции) параллельно с максимальной электоральной поддержкой полуфашистских ксенофобских движений. Притом что на самом деле иммигранты в четко выраженном большинстве тянутся как раз в более продвинутые и богатые западные федеральные земли, что совершенно естественно, потому что там больше денег и рабочих мест. А негодует в основном бывший социалистический восток! Город Хемниц, ставший столицей этнических беспорядков 2018 г., еще недавно назывался Карл-Маркс-Штадт.

Остается выбрать объяснение. Или все это происходит вследствие утраты прежнего душеспасительного Смысла. Или, наоборот, эпоха социалистического Смысла оставила после себя дезориентированное, разболтанное, хуже образованное и потому менее конкурентоспособное население, с трудом адаптирующееся к требованиям современности. И потому избыточно агрессивное, страдающее посттравматическим синдромом и стремящееся сорвать зло на приезжих.