Книга Михаил Горбачев: Жизнь до Кремля - Николай Зенькович

Наконец, настал момент, когда Горбачёв решил познакомить с проектом доклада более широкий круг людей. И тут началось… Косолапов, к которому Горбачёв лично обратился, вернул текст не самому докладчику, а в его аппарат с несколькими незначительными, чисто стилистическими поправками. В ход пошла версия, что материал сырой, недостаточно продуманный и т.д. Об этом, в частности, мне сказал Зимянин, когда я по делам Отдела науки был у него.

По существу, развернулась кампания дискредитации не только доклада, но и идеи самой конференции. В неё втянули и Черненко, которому внушили мысль, что якобы в докладе Горбачёва недооцениваются июньский (1983 г.) Пленум ЦК и доклад Черненко на нём. Предложили на открытии конференции выступить Черненко, но это оказалось нереалистичным, да Черненко, видимо, и сам понял, что его выступление рядом с Горбачёвым высветило бы для всех, кто есть кто. Поэтому по настоянию Черненко — и Горбачёв, чтобы не обострять ситуацию, не возражал — в Серебряный бор был направлен Стукалин для корректировки доклада.

Должен сказать, что его вклад выразился лишь в нескольких искусственно сконструированных ссылках на выступления Черненко. Появилось решение — предпослать докладу письменное приветствие со стороны Генерального секретаря.

Но дело этим не кончилось. Буквально накануне конференции Черненко позвонил Горбачёву и предложил… отменить её. Но на этот раз Горбачёв решительно возразил. Ставились палки в колёса и дальше. Ввели ограничения на публикацию материалов конференции в прессе. «Коммунист», редактором которого был Косолапов, вообще отказался напечатать доклад, что было беспрецедентно для органа ЦК. Косолапов предложил Горбачёву написать на основе доклада статью, что, конечно, было отвергнуто. Та же линия проводилась и при издании сборника материалов конференции — ограничение объёма, тиража и т.д.

Произошёл и такой курьёз. Видным учёным, не сумевшим по тем или иным причинам выступить на конференции, предложили сдать для публикации тексты их выступлений. Представил текст своего выступления и Яковлев, но в вышедшем сборнике… его не оказалось.

Мы не раз в то время и позднее обсуждали, в чём причина такого яростного противодействия, которое было оказано Горбачёву со стороны названных лиц? Неприятие Горбачёва из-за его новизны, антидогматизма, нежелания подчиняться десятилетиями выработанным правилам идеологической игры, его отрицательное отношение к книжной мудрости, на которой нажили себе авторитет эти люди? Наверное, это так.

Думаю, они перешагнули бы своё неприятие, если бы Горбачёв их поманил. Но они возомнили себя незаменимыми талантами, всесильными визирями при слабом правителе, почувствовали дурманящий вкус власти. Черненко и кто-то другой наподобие его их бы вполне устраивал, но не Горбачёв.

Время рассудило, кто оказался прав. Уж в чём в чём, а в людях престарелые члены Политбюро разбирались. Они, наверное, нутром чувствовали в Горбачёве чужака. Так что рассуждения Вадима Андреевича о том, что кто-то другой их бы устроил, но не Горбачёв, верны. Спорно лишь утверждение Медведева о побудительных мотивах отторжения Горбачёва. По Вадиму Андреевичу — исключительно из-за дурманящего вкуса власти. По прошествии времени стало ясно, что дело здесь было глубже — сторонники Черненко руководствовались идейными соображениями. Это подтвердило и дальнейшее политическое поведение Печенева, Косолапова и других лиц из окружения Черненко.

— На общественность же конференция произвела большое, глубокое впечатление, — восторгается Вадим Андреевич. — Кстати говоря, в ней приняли участие многие видные и неординарные учёные и партийные работники, в том числе и Ельцин, бывший в то время первым секретарём Свердловского обкома партии.

Горбачёв заявил о себе как о крупном политическом лидере, глубоко разбирающемся и в экономике, и в политической жизни, и в международных отношениях, владеющем методами научного мышления и научного подхода к актуальным проблемам общественного развития.

Вадим Андреевич Медведев — человек из горбачёвско-яковлевской команды, и этим объясняются его явно завышенные оценки своему патрону. Что, собственно, сделал Горбачёв? Зачитал текст, подготовленный другими. И эти другие называют чтеца крупным политическим лидером, владеющим методами научного мышления? Но ведь если бы не физическое недомогание Черненко, этот текст озвучил бы он сам. Готовили-то выступление первоначально для генсека!

Наверное, ближе к истине другие оценки. Тот же Печенев, например, говорит более осторожно — о заявке Горбачёва на лидерство. Скорее всего, так и было. И ещё: Печенев упоминает о тех тезисах доклада Михаила Сергеевича, о которых люди из его команды предпочитают стыдливо умалчивать.

В. Печенев:

— На декабрьской (1984 г.) Всесоюзной научно-практической конференции, на которой М.С. Горбачёв сделал явную заявку на политическое лидерство в партии, он искренне подвергал суровой критике сторонников «рыночного социализма» и подчёркивал исторические преимущества планового характера экономики социалистических стран.

Более того, не могу не добавить, что когда основная повседневная руководящая работа над проектом новой редакции Программы КПСС перешла от Горбачёва, ставшего генсеком, к Лигачёву, Яковлеву и Медведеву после апреля 1985 года, документ этот, мягко говоря, лучше не стал, во всяком случае во внутренних его разделах. И правоту моих утверждений легко проверить, сопоставив текст новой редакции Программы, уже однажды рассмотренной и одобренной на заседании Политбюро ЦК под председательством М.С. Горбачёва где-то в начале февраля 1985 года — то есть ещё до смерти Черненко, с текстом Программы, утверждённым XXVII съездом партии в феврале 1986 года.

Выборы в депутаты

В. Болдин:

— Приближались выборы в Верховные Советы Союза и РСФСР. Подготовка к этой кампании занимала много времени. Теперь я сидел за составлением предстоящих речей. В Верховный Совет СССР Горбачёв дал согласие баллотироваться на Ставрополье, а в РСФСР положение для него поворачивалось по-новому. По установленному статусу второго лица в руководстве партией Михаил Сергеевич должен был избираться в Москве. И это его волновало, беспокоило и окружающих. Встреча с москвичами была ответственной: по существу, должны состояться столичные смотрины «периферийного человека с перспективой». Ответственной была, разумеется, поездка на Ставрополье.

Как второму лицу в партии его выступлению отводилось больше половины полосы формата «Правды», тогда как просто члены Политбюро могли рассчитывать лишь на треть полосы. Это значило, что можно донести до читателя многие мысли, которые накопились у окружения Горбачёва. Вскоре речь на встрече с избирателями была готова и назначена дата отлёта в Ставропольский край.

А в это время накал «дворцовых» интриг и борьбы достиг апогея. Черненко болел и много времени проводил в больнице. Он чувствовал, как силы покидают его, а на горизонте мощно маячила непонятная, чуждая и даже враждебная для него и многих других моложавая фигура. Силы, группировавшиеся вокруг больного генсека, предпринимали последние попытки, чтобы не дать М.С. Горбачёву проявить себя как лидеру, идущему на смену К.У. Черненко. Если волей Д.Ф. Устинова удалось пересадить М.С. Горбачёва за столом заседаний Политбюро на положенное место, то переход в кабинет второго лица пока не состоялся. Противникам М.С. Горбачёва удавалось держать его в прежнем кабинете. Для тех, кто разбирался в партийной субординации, это был знак неполноценности второго секретаря ЦК. М.С. Горбачёва всё это сильно задевало. Формальным предлогом затягивания переезда было то, что К.У. Черненко, мол, ещё не вывез из своего бывшего кабинета свои вещи. Сейчас он болен и ему не до того, чтобы разбираться, что взять, что оставить. Только в самый канун отъезда в Ставрополье неожиданно было получено согласие на переезд Горбачёва в новый кабинет, расположенный на пятом этаже. В нём долгие годы размещался главный идеолог партии М.А. Суслов. Отдав команду немедленно переезжать, Горбачёв с лёгким сердцем улетел в Ставрополь. Но борьба за высоты власти не была ещё выиграна. С отъездом Михаила Сергеевича предпринимались попытки остановить его продвижение, не дать закрепиться формально как второму лицу в партии и государстве.