Книга Жданов - Алексей Волынец

В Ленинграде, добравшись на трамвае домой, мы успели лишь побриться, позавтракать, как пришло время отправляться в Смольный.

Партактив собирался в актовом зале. Делалось это неспроста — хотели придать весомость обсуждаемым делам… Зал был переполнен работниками райкомов, директорами заводов, пропагандистами, преподавателями вузов. Рядом с нами сели секретари горкома и обкома. Слово для информационного доклада было предоставлено Жданову. Он зачитал постановление Центрального Комитета, а затем продолжал доклад не по писаному, а лишь заглядывая в листки. Говорил резко, с преподавательской чёткостью выговаривая слова…»

По свидетельству документов, Жданов начал выступление такими словами: «Товарищи, мне поручено Центральным Комитетом партии дать разъяснения решению ЦК от 14 августа "О журналах 'Звезда' и 'Ленинград'". Вопрос на обсуждение Центрального Комитета о работе этих журналов был поставлен по инициативе товарища Сталина, который лично подробно ознакомился с состоянием этих журналов, читал их и предложил Центральному Комитету обсудить вопрос о недостатках в руководстве журналов "Звезда" и "Ленинград". Товарищ Сталин лично принял участие в заседании Оргбюро ЦК и дал руководящие указания, положенные в основу решения Оргбюро Центрального Комитета партии, которое я обязан вам разъяснить».

Обширный доклад Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград» представляет собой весьма многогранное произведение. Это очень тенденциозная, предвзятая, но глубоко и со знанием вопроса написанная литературная рецензия. Помимо широко известных в связи с этим докладом Ахматовой и Зощенко тут не без изящества и по делу затронута масса литераторов прошлого — Горький, Мандельштам, Некрасов, Чернышевский, акмеисты, символисты, Серапионовы братья и пр. Одновременно этот доклад и актуальная для тех дней политическая публицистика, литературные вопросы умело подвёрстаны докладчиком к новым политическим условиям начинающейся холодной войны. И в завершение: доклад Жданова это ещё и весьма проницательный анализ личных и экономических отношений в советской литературной среде тех лет с её групповщиной и персональными связями.

Если попытаться в одном предложении выразить главную мысль обширного ждановского доклада, то звучать она будет примерно так: в условиях послевоенного восстановления, в условиях продолжающегося строительства нового общества и мирового соперничества с более богатым империализмом литература должна оставаться одним из главных инструментов воспитания и политики, а всё, что не служит такому воспитанию и укреплению государства, должно быть безжалостно отброшено как чуждое и враждебное. Можно не соглашаться с данным убеждением, но в нём присутствует жёсткая логика, продиктованная форсированным развитием разорённой страны в условиях холодной войны.

Сам Жданов в докладе пояснял: «Некоторым кажется странным, почему ЦК принял такие крутые меры по литературному вопросу? У нас не привыкли к этому. Считают, что если допущен брак в производстве или не выполнена производственная программа по ширпотребу или не выполнен план заготовок леса, — то объявить за это выговор естественное дело (здесь стенограмма отмечает одобрительный смех в зале. — А. В.), а вот если допущен брак в отношении воспитания человеческих душ, если допущен брак в деле воспитания молодёжи, то здесь можно и потерпеть. Между тем, разве это не более горшая вина, чем невыполнение производственной программы или срыв производственного задания? Своим решением ЦК имеет в виду подтянуть идеологический фронт ко всем другим участкам нашей работы… Нельзя жить вслепую, не заботясь о завтрашнем дне не только в области материального производства, но и в области идеологической».

Доклад был многостраничным, Жданов выступал с ним более часа. Пётр Капица вспоминает один из кульминационных моментов:

«Можно ли дойти до более низкой степени морального и политического падения и как могут ленинградцы терпеть на страницах своих журналов подобное пакостничество и непотребство? — обратился Андрей Александрович к сидящим в зале.

Зал отозвался грозным гулом. Актив слушал докладчика с повышенным вниманием…

Всё, что говорил дальше Жданов о Зощенко, мы уже слышали из уст Сталина. Удивлялись только тому, как это Андрей Александрович запомнил всё, чтобы повторить слово в слово. Новым было лишь то, что относилось к "Серапионовым братьям" и высказываниям Зощенко в двадцатые годы…»

Без всякого пафоса заметим, что 15 августа 1946 года Жданов выступал в актовом зале Смольного перед людьми, ленинградскими руководителями, вынесшими всю тяжесть блокады и восстановления города после многолетней осады. И в целом они понимали и оправдывали необходимость такого послевоенного «закручивания гаек». Тот же Капица, в душе абсолютно несогласный с грубым разносом уважаемого им Зощенко, в своих мемуарах так иллюстрирует ход своих мыслей по поводу жёстких «воспитательных» инициатив сталинского ЦК:

«Я так и эдак пытался объяснить для себя происшедшее. Появилась, мол, насущная необходимость круче подвернуть гайки во всей идеологической работе… Война превратила безусых юношей в храбрых, самоотверженных мужчин, научила самозабвенно любить родную землю, облагородила, но многих и развратила. Многие пришли в действующую армию прямо со школьной скамьи, не имея никакой специальности. На войне они не заботились ни о еде, ни об одежде. Их одевали, кормили и даже давали сто граммов водки. Они, мол, привыкли к походной, довольно беззаботной жизни, особенно в последний год успешного наступления… К такой жизни человек привыкает быстрее, нежели к трудовым будням.

Я вспомнил, как у нас на Черноморском флоте десантники на отдыхе превращались в опасных дебоширов. За вино они сдавали и обмундирование, и припрятанное трофейное оружие. А если ничего не было, могли в загуле и ограбить, искалечить, убить. Человеческая жизнь не ставилась ни в грош. Некоторые именно на отдыхе попадали под трибунал, лишаясь орденов, званий и… вновь в штрафных батальонах высаживались десантом, чтобы кровью искупить вину и вернуть награды. Как они будут привыкать к мирной жизни?

Куда их приспособишь, если они не научились ничему другому? Кроме того, в стране развелось много беспризорников, сказывалась безотцовщина. Конечно же, думали мы, тут надо принимать решительные меры, по-новому строить воспитательную работу… »

Заметим, что многое в этих словах Капицы перекликается с приводившимся нами ранее монологом Жданова в изложении Шепилова, при назначении последнего в Управление пропаганды и агитации ЦК. Капица писал свои мемуарные наброски в 1988 году, не будучи знакомым с опубликованными позднее воспоминаниями Шепилова. Но подобное совпадение слов и мыслей совершенно не случайно: именно такое понимание послевоенных проблем нашего общества было характерно для многих думающих людей из поколения победителей…

Как вспоминает Капица, в августе 1946 года «крепко досталось и секретарям Ленинградского горкома. Прений на активе не открывали. Их решили провести на другой день, когда в актовом зале собрались все писатели и приглашённые композиторы, художники, артисты и работники издательств».

На второй день своего пребывания в Ленинграде, 16 августа, в том же зале Смольного товарищ Жданов зачитал свой доклад уже не партактиву, а нескольким сотням творческих работников города. Старинный приятель Анны Ахматовой ленинградский журналист Иннокентий Басалаев оставил свою яркую зарисовку того дня: «Докладчик вышел справа, позади сидевших, в сопровождении многих лиц. Он шёл спокойно, серьёзный и молчаливый, отделённый от зала белыми колоннами. Он был в штатском. В руках папка. Его волосы под сиянием электричества блестели. Казалось, он хорошо отдохнул и умылся. Все встали. Зааплодировали. Он поднялся на трибуну…