Книга Сторож брату своему - Ксения Медведевич

– Чего там? – мрачно вопросил с высоты верблюда Лайс.

Их щербатый благодетель благоразумно не покидал седла. В самом деле, смотреть на непонятно чьи трупы – кому это понравится…

– Что скажешь, шейх? – тихо спросил Тарег жалостно сморщившегося языковеда.

Аз-Захири поднял худые плечики и нахохлился – то ли от холода (вечерело, а на старике трепался только латаный бурнус), то ли от страха.

На горле трупа, слева от выпяченного, как хребет ящерицы, кадыка, темнели два длинных отпечатка клыков.

– Аждахак… – тихо сказал сам себе Тарег. – Какие спокойные лица… Выходит, они даже не сопротивлялись…

– Кто? Кто-кто? – озабоченно поинтересовался Лайс и пугано завертел головой. – Какой такой Адж-Даххак? Местный разбойник? Не слышал о таком!.. Надо поскорее отсюда делать ноги, эй, вы, чего встали!..

На его увещания никто не обратил внимания.

– Как так вышло? Как можно просто подставить шею дракону?.. – кривясь и морщась от невообразимостей, продолжал упираться нерегиль.

Подобное не вмещалось в голову.

– Один за другим? Он просто подходил к каждому, смотрел в глаза и разевал пасть? А они?..

– Судьба… – коротко бормотнул аз-Захири.

– Эй, вы, ноги, говорю, надо…

– Замолчи.

Тарег обернулся и смерил бедуина взглядом.

– Молчи и слушай. Или не слушай. Ковыряйся в носу. Не мешай нам.

Лайс обиженно притих на горбу шумно дышащего верблюда. Тот потянулся к колючке и принялся жевать ее мягкими пушистыми губами.

– Это святые места, – жалобно пискнул языковед. – Святые места! Сюда… сюда заказан путь язычникам!

И тут же осекся, быстро втянув голову в плечи.

– Я это очень хорошо заметил в Хайбаре, – мрачно ответил Тарег. – К тому же вдруг это правоверный аждахак?

– Не кощунствуй! – снова пискнул аз-Захири, пугаясь собственной храбрости.

Годы, проведенные в стойбище кальб, научили его нерушимости причинно-следственных связей: ты говоришь неприятную правду, а потом тебя бьют. Языковед ожидал от Тарега затрещины.

– Молись своему Всевышнему, чтобы этот дракон не оказался паломником, также стремящимся в Медину, – дернул плечом нерегиль.

Слоистые скалы Улы сменились каменными осыпями «благословенной долины» – Мунтазах Байдах, приводящая путника прямо к святыням, истомно таяла под неярким осенним солнцем.

Громадная пустошь неоглядным песчаным полотном тянулась к горизонту. Справа вставали конусовидные безжизненные холмы, слева они подползали грядами, словно поджидая удобного момента, чтобы подкрасться ближе. Над щебенистой землей колыхались колючие кусты: казалось, их высадили ровными рядами ради оживления бесприютного пейзажа. Мягкий песок Улы, натекающий под ветром ребрышками-грядками, сменился каменной россыпью, больно ранящей босые ступни.

Споткнувшись и отбив в очередной раз правую ногу, Тарег сдался. Сел на землю прямо посреди дороги и принялся баюкать ушибленный большой палец. Его спутникам пришлось спешиться и раскинуть походный тент.

Устроившись в тени и жуя финики, они пригляделись к окрестностям.

И Лайс вдруг сообразил: вон те темные пятна под склоном рыжеватой горки справа – походный лагерь таких же путешественников! И быстро погнал к ним верблюда. Остатки фиников бедуин забрал с собой: ну как же, нужно обменяться дарами со свободными сынами пустыни, обычай есть обычай…

Вернулся он очень быстро. Глядя, как мчащийся обратно Лайс колотит верблюда палкой, аз-Захири аж застонал:

– Ой, плохо, ой, плохо, ой, что будет, судьба отвернулась от нас, жестокая насмешница…

– Хватит стонать, – злобно прошипел Тарег, щурясь на заплывающий дымкой горизонт с одинокой фигуркой всадника.

Неяркое солнце и пересекающие землю тени облаков скрадывали силуэт, и казалось, что Лайс сам собою плывет над жухлой травой и песками.

Бедуин разродился новостями, еще не успев поставить верблюда на колени:

– Ужасное бедствие! Карматы! На Медину идут карматы! Эти люди – из племени таглиб, все роды снимают шатры и бегут куда глаза глядят! Над Асиром стоит туча пыли, закрывающая небеса! Карматская армия неисчислима!

Нелепо задирая ногу, Лайс выпростался из седла, спеша, зацепился штаниной за медные бляхи на оторочке – и с жалобным воплем завалился на бок. Коленопреклоненный верблюд продолжил отрешенно жевать что-то съедобное. Аз-Захири охнул и схватился за сердце. Лайс дернул ногой, ткань с треском подалась, и освобожденный бедуин метнулся к вьюкам:

– Скорее! Быстрее! Делаем ноги!

Языковед взмахнул ручонками и замельтешил рядом.

– Куда ты так спешишь, Лайс? – спокойно спросил Тарег, дожевав, наконец, финик.

Оба человека дернулись и одинаково обернулись на его голос.

– В Медину? – усмехнулся нерегиль. – Карматы идут туда же. А куда вы, почтеннейшие, собрались бежать из Медины?

Лайс и аз-Захири в ужасе переглянулись. Они, пусть и с запозданием, сообразили, к чему клонит Тарег.

Медина возникла на широкой и некогда оживленной караванной дороге из Лаона на север. Цепь оазисов в котловине у подножия горы Ухуд оказалась крайне удобным местом для стоянки купцов, возивших из Лаона стекло, вина и ткани. Дальше торговый путь уходил на север, к Бадру, а от Бадра тянулся через земли племен кальб, мутайр и руала, через красные дюны пустыни Дехна к благословенному городу Куфе, древней столице зайядитского благочестия. Другая дорога уходила от Медины на восток, к Хайбарскому оазису, а от него уже начинала петлять вдоль отрогов Асира, пока не переваливала через хребет. Из ущелий Асира она вытекала на плодородные влажные земли аль-Ахсы, которые еще называли житницей аш-Шарийа.

Однако главная и самая ныне знаменитая дорога вела из Медины на запад – к Ятрибу. К городу Али и долине Муарраф, к главным святыням ашшаритской веры: Черному камню каабы и колодцу Зам-Зам.

Точнее, дорога вела как раз из Ятриба в Медину. Кафилат-ас-султан, официальный караван паломников, в последние десятилетия выходил из Мариба и шел через земли племен тамим и манасир сначала в Ятриб, а потом уж в Медину. Так казалось безопаснее. Во всяком случае, до недавних пор. Ибо несколько лет назад бедуины повадились убивать паломников и спускать колодцы, и западная караванная дорога стала столь же опасна, как и восточная, идущая от Куфы через Бадр.

Торговля в Медине потихоньку глохла, приток пожертвований сократился до тоненького ручейка, припасы паломникам приходилось везти все больше на себе: в аль-Ахсе прочно обосновались карматы, а Ятриб сам себя прокормить не мог, еды не хватало не только богомольцам, но и местным. Кому такое понравится?

А самое неприятное заключалось в том, что ведущая на запад, к Ятрибу, дорога славилась своими опасностями и трудностями. Проще говоря, то была даже не дорога, а караванная тропа. Она не забиралась высоко к вершинам Хиджаза, все больше петляя среди скальных отрогов. Но горный хребет не нуждался в снегах и гибельных пропастях, чтобы погубить путника. Безжизненные камни не оживляла растительность. Вдоль тропы так и не нашли ни единого источника воды. Животные также обходили стороной скалы, дышавшие замогильным холодом ночью и адской жарой днем. Ашшариты издревле верили, что паломник, погибший в горах Хиджаза между Ятрибом и Мединой, считался совершившим полный хадж и отправлялся сразу в рай.