Книга Мистер Икс - Питер Страуб

– То, что я понимаю, не играет никакой роли, – сказал я. – По закону Кобби не имеет права на наследование. Прежде чем мы начнем разговор о нашем будущем, тебе придется смириться со сложившейся ситуацией, а не с той, какую ты хотела бы видеть.

С отчаянной решимостью и полной откровенностью она продолжила:

– А если б Гринни не покончил с собой? Если бы Стюарт не позвонил Гиллеспи?

– Ты сама знаешь ответ. Я бы вернулся в Нью-Йорк и ждал там тебя. Мне этот план казался восхитительным.

– Он и сейчас восхитителен, – сказала Лори.

– Но если б Стюарт не позвонил, перед Паркером Гиллеспи неожиданно возникла бы жуткая дилемма. Сегодня днем все в Эджертоне узнают, что Сойер – это Кордуэйнер Хэтч, а я – его сын. Как, думаешь, поступил бы в этом случае Гиллеспи?

– Он бы высказался, – ответила Лори. – Безусловно. Не знаю, сразу же или чуть погодя, но ему понадобилось бы на это не более двух часов. А потом мы бы отпраздновали все в «Лё Мадригале».

– Как счастливая семья.

– Разве не этого ты хотел больше всего?

– Даже Стюарт вычислил меня быстрее, чем это сделал я сам. А вот ты увидела меня насквозь мгновенно.

– Я увидела самого интересного человека из всех, встреченных мной в жизни, – сказала Лори. – Я начала влюбляться в тебя, когда мы ужинали с Эшли. Знаешь, что ты сделал? Ты сказал Гринни, что он болван, ты понимал мое чувство юмора, и, Нэд, ты был весь там – ты смотрел на меня своими невероятными карими глазами и ты был там, со мной. Ты не оценивал меня, ты смотрел не на мою грудь, а на мое лицо, ты не пытался прикинуть в уме, как скоро затащишь меня в постель. Последнее в жизни, чего мне хотелось тогда, – это подцепить себе нового дружка, но я не смогла устоять. Эшли поняла, что происходит, уже через десять секунд. Если ты не веришь тому, что я сейчас говорю, ты глупец.

– А я начал влюбляться в тебя в больничном магазине подарков, – сказал я. – После того как Крич рассказал мне о трасте, он спросил, как много я опять хочу раздать. Он тоже видит меня насквозь. К. Клейтон Крич видит насквозь всех. – Я рассказал Лори о том, как разделил деньги, и о фонде, учрежденном для ее сына. – Так что у тебя будет двести пятьдесят тысяч в год, выплаченных с его доли.

Ничего не изменилось на ее ясном лице.

– Тебе не кажется, что детали нам следовало бы обговорить вместе?

– Лори, я в тот момент сидел в камере полицейского управления. Кричу удалось попасть ко мне минут за пятнадцать до того, как меня выпустили. Я сделал то, что мне показалось правильным.

– Крич уговорил тебя сделать то, что ему показалось правильным. Но еще не поздно все изменить. – Буквально лучась ясным здравомыслием и благоразумной предусмотрительностью, Лори, вытянув перед собой руку, раскрыла ладонь, будто на ладони той лежал весь мир. – Крич не знает о нас с тобой. И не понимает, что такое Нью-Йорк. Где ему? Квартира, которая будет нужна мне, стоит порядка двух миллионов. Мне придется устраивать приемы, встречаться с нужными людьми. Нам понадобятся учителя и гувернеры, обучение в Европе. Сколько тебе нужно на жизнь? Три миллиона? Пять? Все остальное можно переписать на Кобби, с условием, что мне достанется что-то около пятисот или восьмисот тысяч в месяц. Мы будем вместе. Если мы поженимся, то получится так, будто ты ни с кем не делился.

– Ты хочешь заключить добрачный контракт?

Лори откинулась на спинку стула и пристально смотрела на меня. Во взгляде ее, решительном и твердом, я увидел не столько оценку, сколько конечный итог неоднократных оценок и размышлений. Это не имело никакого отношения к холодности или расчетливости. Твердое, спокойное внимание Лори говорило за нее – оно объявляло условия ее безмерной привлекательности. То, что я увидел в ее лице, было грустью с оттенком иронии, и это поразило меня, поскольку до того момента я и понятия не имел о существовании ироничной грусти. Я почувствовал привлекательность будущего, полного нюансов, которые я сам бы не постиг: в тот момент я не мог отречься от того, что казалось главным принципом ее жизни, – в мире взрослых людей широта чувства значит больше, чем его глубина. Словно большие прохладные крылья, чувство Лори раскрывалось на многие мили в обе стороны. Я было принял эту способность за средство защиты, однако такой щит ничего не прикрывал и не отражал – наоборот, он притягивал, и то, что он вбирал в себя, делало его крепче. Лори сидела передо мной в сиянии своего ума.

– Сама мысль о добрачных контрактах мне ненавистна, – сказала Лори. – Отвратительный способ начинать брак. С таким же успехом можно приобрести франчайзинг[74]на кока-колу. – На лице Лори появилась улыбка. – Нам очень подошла бы Филадельфия. Там не так дорого, как на Манхэттене, а институт Кертиса – великолепная музыкальная школа. Там учился Ленни Бернстайн.

Как К. Клейтон Крич, Лори собралась с силами, не меняя позы и вообще не двигаясь, затем вновь улыбнулась мне и поднялась.

Следующие ее слова прояснили мне, кого она имела в виду, сказав «нам»:

– Ты приедешь в Филадельфию, да?

– Лучше передай Поузи, чтобы поступала в Темпл или Пенсильванский университет, – ответил я.

– Я всегда смогу найти другую Поузи. – Лори понимала, что шокировала меня. Применение этого приема было ясным заявлением о наших новых отношениях. – Особенно в Филадельфии. Труднее всего было найти ее в Эджертоне. – Она поцеловала меня в щеку. – Позвони мне перед отъездом. Мне понадобятся твой адрес и номер телефона.

Я наблюдал, как она неспешно направилась по коридору к лестнице.

131

Обрывки тумана тянулись через Телячий Двор. На булыжниках матово отсвечивала влага. Серые сумерки, казалось, вот-вот сотрут здания, окружившие крохотную площадь. На той стороне фонтана стояла черная женская туфелька – каблук застрял в щели меж камней, и чудилось, будто произошло это пару минут назад. Женщина покидает тебя, женщина уходит с такой безоглядной решимостью, что оставляет туфельку на память… Я вспомнил красноречие, с каким Лори переступила мой порог, и неослабевающую четкость голоса Стар, рассказывавшей о саксофонисте, которого она слушала на концерте, будучи беременной мной.

И тут вдруг горестно отозвался каждый тускло поблескивавший булыжник мостовой, каждый клочок тумана, и мир словно стал шире и глубже.

«Горе, – подумал я, – оно повсюду, как же мне могло прийти в голову, что удастся избежать потери…»

Лицо Роберта появилось и исчезло в темноте боковой улочки.

– Роберт! – позвал я. – Нам надо…