Книга Восемь - Кэтрин Нэвилл

С этими словами он вытащил из кармана камзола черную королеву. Аббатиса в страхе отшатнулась от него, но самообладание быстро вернулось к ней.

— Это принадлежит мне, — спокойно произнесла она, протянув руку.

— Нет, нет! — в ярости кричал Павел. — Я хочу все, так как знаю, что они собой представляют. Они все будут моими! Моими!

— Боюсь, что нет, — ответила аббатиса, не опуская руки.

— Возможно, пребывание в тюрьме сделает вас сговорчивей, — ответил Павел и, отвернувшись от нее, положил тяжелую фигуру обратно в карман.

— Вы, конечно, не намерены исполнить эту угрозу.

— Сразу же после похорон,—хихикнул Павел, застыв в дверях. — Какая досада, что вы не увидите представления. Я приказал извлечь из усыпальницы в Александро-Невской Лавре прах моего убитого отца, Петра Третьего, и принести в Зимний дворец, чтобы выставить его рядом с телом женщины, которая приказала умертвить его. На могиле моих родителей, которые теперь будут покоиться вместе, сделают надпись «Разделенные при жизни соединились в смерти». Их гробы пронесут по заснеженным улицам города бывшие любовники моей матери. Я даже устроил так, чтобы прах отца несли те, кто убил его.

При этих словах Павел истерически расхохотался. Аббатиса смотрела на него с ужасом.

— Однако Потемкин умер, — проговорила она.

— Да, слишком поздно для его сиятельства, — засмеялся Павел. — Его кости извлекут из мавзолея в Херсоне и бросят собакам! — С этими словами он повернулся, чтобы выйти, затем снова остановился и бросил на аббатису последний взгляд. — Что касается Платона Зубова, последнего фаворита моей матери, он получит новое имение. Я отпраздную с ним это событие шампанским и обедом на золотой посуде. Но торжество его продлится только один день!

— Наверное, по прошествии этого дня он, как и я, окажется в темнице? — предположила аббатиса, чтобы узнать о планах безумца как можно больше.

— Такого глупца не стоит сажать за решетку! Как только он обустроится на новом месте, я пришлю ему приглашение в дальний путь. С удовольствием полюбуюсь на его лицо, когда он поймет, что в один день потерял все, что нажил за столько лет пребывания в ее постели!

Как только занавеска за Павлом упала, аббатиса поспешила к письменному столу. Мирей жива, она знала это. Письмо, которое мадам де Рок отправила с Шарлоттой Корде, предъявлялось много раз в банке Лондона. Если Платона Зубова отправят в ссылку, он будет единственным, кто сможет связаться с Мирей через банк. Если только Павел не передумает, у нее появится шанс. Да, ему удалось заполучить фигуру из шахмат Монглана, но всего одну. У аббатисы оставался покров. И еще она была единственной, кто знал, где спрятана доска.

Осторожно подбирая слова на тот случай, если послание попадет в чужие руки, аббатиса написала письмо и стала молиться, чтобы Мирей получила его вовремя. Затем она спрятала его в складках одежды, чтобы во время похорон передать его Зубову, и стала пришивать покров шахмат Монглана к изнанке своей монашеской ризы. Другой возможности спрятать его, прежде чем ее упрячут в темницу, могло и не представиться.

Париж, декабрь 1797 года

Карета Жермен де Сталь, запряженная шестеркой белоснежных лошадей, остановилась перед великолепным дорическим портиком — парадным входом в отель «Галифе» на рю де Бак. Возница спрыгнул и откинул лестницу, чтобы его разгневанная хозяйка могла выйти из кареты. Жермен рвала и метала. Ведь это ее заслуга в том, что всего за год забытый всеми изгнанник Талейран превратился в хозяина апартаментов в этом великолепном дворце, — и какую же благодарность она получила взамен!

Двор уже был уставлен кадками с декоративными деревьями и кустами. Куртье бегал по снегу, отдавая последние указания, где именно в заснеженном парке разместить искусственные островки зелени. Тысячи цветущих деревьев должны были превратить газоны в весеннюю сказку посреди зимы. Завидев мадам де Сталь, слуга смутился и тут же поспешил приветствовать ее.

— Не пытайся задобрить меня, Куртье! — крикнула Жермен еще издали. — Я приехала свернуть шею этому неблагодарному негодяю, твоему хозяину!

И прежде чем Куртье сумел остановить ее, она взбежала по ступеням и вошла в дом.

Она обнаружила Талейрана наверху, в пронизанном солнечными лучами кабинете, окна которого выходили во двор. Когда разъяренная Жермен ворвалась в комнату, он с улыбкой поднялся ей навстречу.

— Жермен, какая приятная неожиданность!

— Как ты посмел готовить прием для этого корсиканского выскочки и не пригласить меня? — закричала она. — Ты забыл, кто вытащил тебя из Америки? Кто занимался твоим возвышением? Кто убедил Барраса, что ты будешь лучшим министром иностранных дел, чем Делакруа? Так-то ты платишь мне за то, что я предоставила в твое распоряжение все свои связи? Я запомню на будущее, как быстро Франция забывает друзей!

— Моя дорогая Жермен, — сказал Талейран и нежно погладил ее руку.—Сам мсье Делакруа убедил Барраса, что я лучше подхожу для этой работы.

— Лучше для какой работы? — гневно воскликнула женщина. — Весь Париж знает, что ребенок, которого носит его жена, твой! Ты, наверное, пригласил их обоих — своего предшественника и любовницу, с которой ты наставлял ему рога!

— Я пригласил всех своих любовниц, — рассмеялся Талейран. — Включая и тебя. Что касается того, как наставлять рога, я бы на твоем месте поостерегся бросать камни в других, моя дорогая.

— Я не получила приглашения, — сказала Жермен, игнорируя его намеки.

— Конечно нет, — сказал он, кротко глядя на нее прозрачными голубыми глазами.—Разве лучшим друзьям нужны приглашения? Как, по-твоему, я мог бы справиться с приготовлениями к приему такого размаха — пять сотен человек1 — без твоей помощи? Я ждал твоего приезда давным-давно!

Уверенность Жермен дала трещину.

— Но приготовления уже идут полным ходом…

— Несколько тысяч деревьев и кустов, — фыркнул Талейран. — В моем замысле это лишь капля в море!

Взяв Жермен за руку, он повел ее к огромным окнам, выходящим во двор.

— Как тебе такая затея: десятки шелковых шатров с лентами и знаменами на лужайках в парке и по всему двору. Среди шатров — солдаты в французской форме, стоящие до стойке «смирно»…

Рука об руку они вышли на галерею, опоясывающую на уровне второго этажа большую ротонду, и спустились по лестнице, отделанной итальянским мрамором. Рабочие устилали ее красными коврами.

— Здесь же, когда начнут прибывать гости, музыканты заиграют военные марши, маршируя по галерее, а когда зазвучит «Марсельеза», они будут ходить вверх и вниз по лестнице!

— Великолепно! — воскликнула Жермен, хлопая в ладоши. — Все цветы должны быть красного, белого и синего цвеов, как и ленты, которыми будут украшены балюстрады…

— Вот видишь! — улыбнулся Талейран, обнимая ее. — Что бы я делал без тебя!