Книга Красный свет - Максим Кантор

Ах, был соблазн отнестись к показаниям несерьезно! Поистине, если бы Брут с Кассием так вяло готовили переворот, мартовские иды окончились бы благополучно – да и что это за переворот такой, если сигнал о нем никогда не поступал?

Но понятно же – понятно! – почему не поступал сигнал: заговорщики ждали войны. Когда избитый Енукидзе подписал протокол допроса, по его свидетельству взяли всех поименованных – от них уже шли другие нити, и обнаружилась паутина, сотканная Троцким, а от Троцкого – нить шла к Гитлеру. И сам факт заговора, спланированного Троцким в деталях, уже не подвергался сомнению никогда. И кто же мог знать, куда именно переместился центр заговора, кто выстрелит в спину? Вам убийства Кирова – мало?

Ежов ежедневно писал Сталину новые предположения. Стандартное ежедневное обращение Ежова выглядело так:

«Спецсообщение Н. Е. Ежова И. В. Сталину о Б. Н. Мельникове. 28 апреля 1937 г. Народный Комитет внутренних дел располагает материалами, позволяющими подозревать заведующего службой связи ИККИ – Мельникова Б. Н. (он же Мюллер) в троцкистской и шпионской деятельности. С приходом на работу в ИККИ, Мельников окружил себя харбинцами, подозрительными по шпионажу: Таранов, Ященко, Добровольская, Смирнова, Смирнов, Баллод, Бавурова…» Резолюция Сталина: «Мельникова и “окружение” надо немедленно арестовать. Ст.»

На такие сообщения Сталин реагировал стремительно. Исполнительный комитет Коминтерна и секции Коминтерна, разбросанные по миру, беспокоили очень: Троцкому было легче, чем ему, дотянуться до коминтерновцев, Троцкий к ним ближе; Троцкий и в Испании успел, и в Мексике успел; у него везде информаторы и агитаторы: как же знать наверняка – чьи на самом деле союзники коммунисты Польши или Франции? Опасность была реальная: Коминтерн – эффективное оружие в борьбе против отдельной партии; Коммунистический интернационал – это руководящий орган всемирной революции в целом, а Коммунистическая партия СССР – часть целого; появится у руля ИККИ человек энергичный и скомандует: коммунисты, объединяйтесь вокруг Коминтерна, а не вокруг ВКП(б) – что тогда? До 1926 года руководил Коминтерном Зиновьев, неизвестно, сколько зиновьевских агентов осталось в руководстве. Став в 1921-м председателем Исполкома Коминтерна, Зиновьев считал себя главой всемирной революции. Был на шаг от власти. Забыли уже?

И каждого коминтерновца – он разглядывал внимательно, под лупой.

К тому времени как в апреле 1941 года Сталин объявил о том, что Коминтерн более не нужен, от Коминтерна уже ничего не осталось – компартию Польши распустили, компартии Испании уже не было в природе, а видных деятелей Коминтерна уже расстреляли. Иные праздные наблюдатели ахали: как же так? В преддверии войны? Ведь антифашистскую доктрину Коминтерн утвердил! Ведь это оружие против «Стального пакта»! Не понимаем вас, Иосиф Виссарионович! Обещали ведь на 2-м съезде Советов всемерно укреплять Интернационал коммунистических партий… Ах, как это не по-ленински, товарищ Сталин…

Но его это не смущало: в мировой коммунизм он не верил никогда; перманентная троцкистская мечта – блеф, не более; а побеждать в войне надо вместе с народом – с национальной идеей.

Интернационал – оружие революции; фракционеры жаждут новой революции – пользуются капитулянтской тактикой Ленина; следует уничтожить Интернационал и убить возможность революции. И он отдал идею Интернационала – фашизму. И Гитлер идею Интернационала – взял, причем взял немедленно, цепко, с благодарностью. Уже в 1941-м формировали легионы СС из грузин, армян, казахов, украинцев, румын, венгров – из тех, кого вчера звали в Интернационал трудящихся. Нет больше Коминтерна, вот вам взамен интернационал фашизма – а интернационал коммунизма сдох. В интербригады Испании поехали от России всего лишь 560 человек – идея братской солидарности умирала; а вот предложенный Гитлером Brudershaft товарищей по легиону собрал сотни тысяч – эта идея оказалась живой.

Официальный роспуск Коминтерна (июнь 1943-го) утвердил реальность: интернационала трудящихся более нет, интернационала коммунистов более нет, есть теперь интернационал – фашистов.

Коминтерн Сталин не любил никогда, но в предвоенные годы ненавидел прицельно: каждого деятеля отдельно – за соглашательство, за возможное предательство. Некоторых Димитров сумел отстоять, выхлопотал некоторым прощение; большинству – не смог. Сталин засыпал и просыпался с единой мыслью: уничтожить Коминтерн. Они будут объяснять Сталину ценность интернациональной солидарности? Ему – специалисту по национальному вопросу, наркому по нациям в ленинском правительстве? Сталин не просто изучил предмет: его знания использовались для строительства Советского Союза, именно Сталина призвал Ленин строить национальную политику в бывшей империи, состоявшей из десятков народностей. Подобно многим людям, придумавшим нечто в молодости, Сталин оставался верен однажды понятому. Однажды он написал, что нация – важнее племени или народности, нация есть культурная и историческая общность людей, – а коль скоро это культурно-историческая общность, задача социал-демократии – корректировать цели нации в рамках мирового процесса. Это ведь возможно: воспитать историческую идею и вдохнуть идею в нацию? Неужели не понятно, что именно СССР – гарантия такой идеи? Так само собой соткалось убеждение, что государство не должно отмирать, советское государство есть регулятор идеи, которая передается воспитательным путем нации, а нация не есть узколобая народность или племя – но историческая общность: советский народ. Принцип интернационализма должен сплотить рабочих как единую революционную нацию, отвергая нации прочие. Мелкими племенными интересами надо пожертвовать ради большой нации пролетариев, которая живет и функционирует, опираясь на титульную народность государства, – и если вы хоть на миг усомнитесь в государстве рабочих, сама идея интернационализма пропадет навсегда. Ручьи малых наций сольются в море государственной сверхнации – вот такой теперь будет интернационализм.

Это лишь на первый взгляд кажется сложным построением – Сталин пришел к мысли о сверхнации в 1913 году, потом додумал и уточнил в знаменитом «Письме к Мешкову». Учение о нации, которая больше, чем нация, но является своего рода классом нового типа, фундаментом нового государственного строительства, – это учение появилось одновременно с теорией Шпенглера, теорией, в которой культура – больше, чем просто совокупность ремесел, привычек и знаний. Сталин нигде не ссылался на Данилевского, но по существу работал параллельно с ним и Шпенглером, создавая учение о формообразующей субстанции, в которой сплавляются племена, обычаи и страсти малых людей.

В перспективе такого понимания интернационализма – государство отмирать уже не могло, оно, напротив, воплощало новое качество титульной нации.

То было время Первой мировой – и пока Ленин переводил империалистическую в Гражданскую – Сталин уже осознал, как Гражданская перейдет в национальную, в такую национальную, где нация будет понята в высшем классовом смысле.

Идея революционной нации, спаянной государством, – стоила арийской идеи, от фантазий Маркса в ней не осталось ничего; идея нации, превосходящей народ и племя, – объясняла депортации: народность может быть ведома узким национальным интересом, а вот сверх-нация – только исторической идеей. Да, не ортодоксальный марксизм, но Маркс не должен был командовать фронтом, Маркс не принимал решений под Царицыном, Маркс не подавлял Кронштадт, да и вообще, время и место иные – при чем тут Маркс? Что Маркс знал про коммунизм? Революцию, как говаривал Ленин, мало совершить – ее завоевания надо удержать. Как удержать, если не в государстве? Война – завтра, государство должно крепнуть; и аресты шли.