Книга Понаехали! - Карина Демина

Откуда Лика это знает?

Знает и все тут.

- Можно отпускать, - сказала она и, расставшись с небом, к солнцу потянулась, благо, было то низким и большим, что таз медный, на небо подвешенный. Матушка в таком варенье варит.

Солнце откликнулось.

И светом плеснуло щедро, и тот потек по рукам, а с рук на камни, наполняя их, проходя куда-то ниже, глубже. И это было правильным.

- И все равно, это напрочь ненаучно, - проворчал Славка, рук не разжимая. Ему тоже свету досталось сполна.

- Сам дурак, - отозвалась Лика.

А потом хотела сказать, что камни, те самые, на которых башня стояла, давно уж погасли, и что без камней этих, без силы, что некогда их наполняла, не устоять крепости.

И дворцу.

Городу… как повезет. Небо-то Лика попридержала, а вот со светом она не очень понимала, что делать. Держать? Или… лучше, чтоб как нить… матушка учила прясть, вот и пригодилась-то наука. Осторожно, пальчиками, нить светлую скручивая, направляя туда, куда должно…

…а куда?

Откудова Лике знать.

Она же ж не ученая.

- Ты… что ты делаешь? – Славка не мешался, глядел только. И хорошо, что не мешался, а то ведь свет прясть – это вам не шерсть, так и норовит ниточка оборваться, а никак нельзя.

- Понятия не имею… надобно так.

Ниточка вьется, уходит в камень… и с того камень меняется. Вон, под ногами светом засветился, а и там, глубже, тоже, того и гляди, весь засияет.

Славка сопит.

Пыхтит.

И… надо продолжать, пусть и ползет по лицу пот, капельки сыплются на глаза, на губы… и Лика облизывает их, ругаясь, что неможно отвлечься даже на минуточку. Неудобно. Щекотно. А Славка взял да смахнул. Платочком.

- Спасибо.

- Тебе… - серьезно ответил он. И нахмурился паче прежнего. – Я… я читал, что старый замок зачарован. Что… некогда его напитали силой.

- Напитали, - согласилась Лика. – Только ж любая сила заканчивается…

…а теперь от, стало быть, она и пополнит. Света много. Солнца тоже. Хватит, чтобы до краев до самых.

- И… когда-то давно я пытался понять, с чего все началось. Читал… дневники читал, правда, почти и не сохранились. Воспоминания. Тоже мало что… часто даже разные люди писали разное.

- Врали?

- Не без того, - Славка усмехнулся и снова лицо отер. – Чем тебе помочь.

- Говори.

- Говорю… мне интересно было. Сперва только это, потом вовсе все… думал, летопись рода составить, чтоб от начала времен. Так вот… там столько путаницы, что… как объяснить… даже имя первой царицы разным называли. Одни кликали Милодарой, другие Мораной… а ведь казалось бы серьезные документы… порядок должен быть.

- Может, он и был? – спросила Лика, ничуть не отвлекшись, ибо нить истончалась, пока незаметно, и ощущалось это лишь пальцами, но все же немного осталось. И потому аккуратнее быть следовало.

Осторожнее.

- То есть?

- Ну… может, их две было? И Милодара, и Морана…

Славка замер.

И рот раскрыл. Верно, хотел сказать что-то, да не успел. Нить оборвалась-таки с тонким звоном, а в следующее мгновенье свет полыхнул, затопил и башню, и весь терем.

А вот в коридоре было людно. И люди шумели, трясли оружием, кто-то с кем-то спорил, ругался прегромко, так, как батюшка, когда торговаться изволил. Баська даже заслухалась, до того тот, ругающийся, выражался ладно. Оно-то, может, девке и не пристало, но что-то подсказывало: всякое умение в жизни сгодится. А уж красивого говорения, так и подавно.

- Что тут происходит? – громким голосом поинтересовался Елисей. И сразу стало понятно: от и есть государь природный. Даже если без золотых одеж и венца над головой. Вместо венца – волос сияет, топорщится, и пригладить бы, да как-то оно… не к месту.

- Так… - боярин поклонился, медленно так. – Люди пришли…

- Где наши дочери? – возопил тот, что ругался. Средь прочих он отличался и немалым ростом, и широтою плеч мало Святу уступал.

- А где ваши дочери? – переспросил Елисей и на брата глянул.

Тот плечами пожал: мол, знать не знаю, ведать не ведаю.

Другие бояре, которых в коридоре набилось, что рыбы в бочке, спешно закивали, загомонили, кто-то и посохом стукнул.

- А ну, тихо! – рявкнул Елисей вновь. – Дочери ваши под матушки моей опекой. И для беспокойства я не вижу…

- Бают, что ведьмы злокозненные учинили проклятье! – отозвался кто-то из-за плеч могутного боярина.

- На всех наслали!

- Смертное!

- Впервые слышу, - ответствовал Елисей, правда, без особой уверенности.

- Нам надобно убедиться!

- Глянуть!

- Проверить…

Бояре загомонили, а вот Баська нахмурилась. Оно-то, конечно, случается всякое, и отцы любящие беспокойствие проявляют, сие нормально, но вот… будто грязь их опутывала.

Всех.

От этое грязи становилось не по себе.

- Ты видишь? – шепотом спросила Маланька, подвигаясь ближе. И за руку взяла. Для уверенности. Баська же кивнула.

Видит.

Как сие не увидеть.

Этот вон, который громче всех ругался, совсем замороченный, а прочие – кто как, на иных самая малость, а кто и вовсе грязью будто бы с ног до головы покрытый.

И хотело было сказать.

Рот раскрыла, как…

Окна блеснули светом отраженным, только шел он будто бы не снаружи, где солнце уж летело к земле, грозя скорой ночью, а изнутри, от самого камня.

От потолка расписного.

От стен, узорами покрытых. И свет этот заполонял коридор, окутывал людей, сжигая ту самую грязь. И люди вдруг замолкли.

Кто-то охнул, за грудь схватился. Кто-то головою закрутил, нахмурился, будто не понимая, где он и как-то в этом месте оказался. Кто-то вовсе молитву забормотал. А свет… свет наполнял терем царский, будто чашу. И Баське подумалось, что уж теперь-то точно все сладится.

- Идем, - дернула она царевича за рукав. – И вправду глянуть надо. А то ж боярские дочери, не…

- Свят?

- Идите, - Святогор встал поперек коридора. – А мы тут… побеседуем.

- Что деется, - заныл кто-то. – Что деется…

- Вот и мне интересно очень, что тут происходит, - чуть громче произнес Святогор. – Вы зачем пришли сюда? Кто вовсе вас отправил.

- Так… Медведев сказал, что надыть…

И указали на того самого боярина, а тот ничего не ответил. Замер посеред коридора, рот приоткрыл, зенки выпучил. И вид у него сделался такой, что прямо глядеть боязно. Стоит, покачивается, на посох опираясь, хрипит да клекочет, будто сказать что-то собирается, но силов на разговор не осталось вовсе.