Книга Не время для человечности - Павел Бондарь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А затем, в тот же предрассветный час, случилось кое-что, что я запомнил крепко и надолго, хоть и образами и отрывками – все подробности вспомнятся только в самом конце.
Я смотрел в пока еще темные воды пруда в парке, и эти воды говорили со мной, показывая мне вещи, ужасные вещи, невообразимые вещи, что вот-вот произойдут. Я и хотел бы оторваться от этого зрелища, но не мог, с извращенным любопытством наблюдая картины жуткого будущего, подходя все ближе к воде, готовясь погрузиться в нее и принять этот кошмар в себя, глаза почти лопались от напряжения и обливались слезами, челюсть свело в судороге, а грудь словно залили свинцом, но я все равно подходил еще ближе, навсегда впитывая образы, что видел, проживая каждый месяц оттуда за секунду здесь, и я почти вошел в воду, когда первый луч утреннего солнца, не встретив на своем пути никаких преград, косо упал на гладь воды, развеяв ее темное наваждение и власть надо мной.
Через минут сорок я уже спал дома, но даже во сне мне не давало покоя то, что я увидел, и сквозь дрему я понимал, что полностью от этого уже не избавиться. И теперь нужно что-то сделать, чтобы остановить наступление того, что меня – и нас всех – ждало впереди, и должен сделать это я, один, потому что больше ни одна живая душа мне не поверит.
Drug use I kicked it
Abuse I kicked it
I'm through I kicked it
I won't kill myself
Depression I kicked it
Suicide I kicked it
Telling lies I kicked it
I won't kill myself
– Я двое суток не еееел… Суток… Не еееееел…
– Да не дуры ты галавы.
– Тьфу.
– Вот шо я не могу понять – шо там все моргает и моргает? Небо-то чыстое.
– Будем тонуть – увидим. Говорю тебе, будем тонуть – увидим.
– Блядь, где телефон?!
– Да вот он у меня. Наливай, слышыш?
– Она дажэ не перезвонила, не перезвонила… А я просил: Катя, наберы мне, да. Думал, хоть позвонит, хай спасибо скажет. Мол, Вова, деньги пришли. Ни слова, ага.
– Да пошла она у жопу.
– Не, не пошла. Баба она хорошая.
– Так чаво тебе так хуево, Вовчык? Гниль, а не баба твоя Катька.
– За баб.
– За баб.
– О, глянь, ящо раз моргнуло. Шо нахуй за блеск странны?
– Да эта салюты, отвечаю.
– А чаго не гремит?
– А я почом знаю?
– Давай бычки на меткость кидать у таго пацана на лауке.
– А давай. Хуле он разлегся блядь?..
Над спинкой скамейки медленно показалась моя голова и недобро посмотрела на двух еще явно в детстве оставивших путь умственного развития и свернувших с него на тропинку разложения в токсинах деградантов скамейкой повыше. Тлеющая в зубах сигарета, лохматая башка, искривленный в оскале рот и белки глаз с лопнувшими сосудами оказали нужное действие – алкашня поутихла, и еще несколько минут с их стороны не было слышно ни звука. Похоже, чтобы кого-то испугать, не нужно выглядеть мощно, достаточно выглядеть обдолбанным фриком с дергающимися руками и перекошенным ебальником. Это порой работает, потому что даже самый конченный даун понимает, что в замесе нужно опасаться не самого здорового, а самого отбитого.
Я лежал и смотрел на вспышки в небе, но мне было без разницы, что они такое. Я слушал и записывал треп старых пьяных полубомжей, хотя мне было плевать и на Катю, и на телефон, и на их пузырь, в котором они топили свою уродливую бессмысленную жизнь. Я окончательно убедился, что алко – это не мое, лет в двадцать, когда испортил водкой вкус херовой тучи газировок и соков, и черт знает сколько просадил на дорогой вискарь и коньяк, от которого несло тем же мерзким ароматом, что и от дешевого бырла, но так и не научился пить. Иногда я пил пиво – встречалось довольно неплохое, но его нужно было выпить слишком много, чтобы напиться. В какой-то момент жизни я подумал, что пить, когда существуют наркотики – это почти идиотизм, и канало только как бюджетный вариант, когда было не на что накуриться, ускориться или замедлиться.
Я лежал и слушал отвратительно тупой разговор компании малолетних долбоебов обоих полов, что пришли и сели на две самые верхние скамейки. Убогие сальные шутки, глупые истории, абсурдные диалоги, бутылки в рюкзаках, сигареты и отчетливее всего – отчаянное желание убедить себя в том, что они хорошо проводят время. Я часто замечал, когда люди так делали, и мне было их жалко, но еще более жалким я казался сам себе – высокомерный циничный придурок, который ненавидел всех и вся, и при этом такой трогательно несчастный. Мой собственный тонкий изломанный образ был мне до того отвратен, что хотелось свернуть эту глупую шею.
Смех разливался вокруг, но я все дальше уплывал в свои истории в голове, и уже слабо различал происходящее, и лишь небольшая часть меня еще была на поверхности – замерла в ожидании, что телефон на животе вздрогнет и звякнет, объявляя ответ на очередное мое сообщение, которым я пытался добиться черт знает чего. Но телефон все молчал, и я все глубже погружался в жалость и презрение к себе. Зачем ты ждешь чего-то, несчастный ты придурок? Боже, прошло уже столько лет, и чем дальше, тем все становится безнадежнее, и ты сам уже понимаешь, что ничего у вас больше никогда не будет, а ты – безнадежный пожизненный пиздострадалец. Резонанс между циничным пониманием и наивной надеждой были до того противоречивы, что почти физически ощущались как разделение тела на половины. Противоречивость была такой неотъемлемой частью моей жизни, что я уже получал от нее своего рода кайф. Я все лежал, а в голове навязчиво играли попеременно два мотива: “Нахуй ты со своей проебанной жизнью нууужен” Быдлоцыкла и часть куплета одной из песен Эмптиселф. Эта группа была лучшим, что случалось с моим плейлистом за семь лет, и в каждом слове я находил себя, и от того, что подобное испытываю не я один, что подобные мысли посещают не только меня, было немного легче. Я напевал себе колыбельную со словами “Convinced of my reasoning – there is no place for me, where I belong… so this must be home”, терпеливо ждал всхлипа телефона, а потом устал сдувать с лица насекомых и уехал домой.
Уже подходя к своему подъезду, я заметил тощего серого (наверное) кота на скамейке, который лежал тут пять часов назад, когда я вышел. Приглядевшись повнимательнее и убедившись, что он жив и просто спит, я разочарованно подумал, что кот, не двинувшись с места и, может быть, даже не открыв глаз, оказался там же, где и я, совершивший кучу бесполезных движений. Я быстро зашел в квартиру, не включая свет, раскидал по столу и полу ключи, сигареты и прочую мелочевку и, прорвавшись через невероятный бардак, рухнул поперек кровати. Последнее, что я успел подумать, прежде чем заснул, было “Еб твою мать, куда я качусь, надо что-то менять…”, а последним, что я услышал, было шипение какой-то мелодии в наушниках, которое я в полусне принял за шум дождя за окном.
