Книга Моногамист - Виктория Мальцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Взрыв эмоций и злобы словно опустошили меня, я вдруг почувствовал слабость и бессилие — правду говорят, ничто так не съедает человека, как собственный яд.
— Тебе плохо? — внезапный вопрос.
— Да, голова что-то кружится…
— Присядь, — приглашает меня на постель, и я нахожу эту идею разумной — позади долгий рабочий день, сборы на свадьбу, препирания с Лерой, наше выступление, которое далось мне не так и легко, и вдруг понимаю, что дико устал.
— Давай поговорим мирно и без эмоций, Алекс. Я привела тебя сюда не для того, чтобы ругаться и спорить.
— Давай, — соглашаюсь, меняя позицию «сидя на кровати» на позицию «лёжа на кровати», и, вытягивая ноги, ощущаю наслаждение, буквально граничащее со счастьем… — Только недолго, у меня Лера там одна.
— Она не одна, там полно гостей, да и Марк в обиду её не даст, мы же с тобой знаем, — голос у Кристен мягкий, нежный, обволакивающий, приятный, как шёлковый шарф.
Замечаю, что она ложится рядом со мной, и мне это не нравится.
— Крис, что ты делаешь?
— Пытаюсь задобрить тебя, чтобы ты вытащил мою сестру из психушки.
— Она там для её же блага. Кроме того, выбор апартаментов был ограничен: либо лечебное учреждение, либо пенитенциарное!
— Я знаю, Алекс, знаю… Но мы ведь прекрасно понимаем с тобой, ты можешь вытащить её оттуда по щелчку своих пальцев…
— Ты меня переоцениваешь!
— Отнюдь. Я слишком давно тебя знаю, чтобы не иметь ложных надежд и иллюзий. Пара звонков, немного денег, и она на свободе… Вопрос лишь в твоём желании…
— Она должна понести хоть какое-то наказание за то, что сделала, — я чувствую уже, что устал так, что даже речь даётся мне как будто с трудом.
— Она была в отчаянии, Алекс… Любимый мужчина и отец её детей трахал другую на глазах у всех и у неё самой… Кто угодно слетел бы с катушек от такого представления…
— Крис, она начала это — попыталась растереть мою женщину, уничтожить её, и ты ей помогала, давала ведь наверняка свои грёбаные советы… Сама бы она ни за что не додумалась… Но вы обе дуры, потому что не поняли — я никогда этого не допущу, никогда… Чёрт, кажется, я отключаюсь, так спать хочется…
— Ты не прав, Алекс. Я никогда не учила её уничтожать людей, и твоя жена не исключение. Я так грубо никогда не играю. Вся эта история с детской ссорой — это всё инициатива Габи. И снова ты не понял, что она и это сделала в отчаянии: просто хваталась за любые способы удержать тебя… Но, ты ведь у нас Ветер, помнишь? Помнишь, как мы называли тебя тогда в юности именем твоей яхты?
— Помню…
— Ты ведь и впрямь как ветер, если не захочешь — тебя не удержать… Будешь там и только там, где пожелаешь сам… А на пути своём выворачиваешь деревья с корнями… Сколько их таких осталось после тебя, а Алекс? Сломанных, покорёженных, уничтоженных?
Lamb — Wise Enough
Последняя фраза отзывается в моём сознании эхом:
«Сколько их таких осталось после тебя, а Алекс? Сломанных, уничтоженных, убитых?»
И я вижу Офелию: она в просторном белом платье из полупрозрачной ткани… Черты лица вроде как и её, и в то же время слишком правильные, даже красивые. Я думаю: «Почему она мне не нравилась, она ведь красива?». А Офелия улыбается, и в улыбке её тепло и желание…
Она шепчет что-то неразборчиво, я стараюсь услышать, но отвлекаюсь на фалды полупрозрачной ткани платья и длинные локоны её волос, медленно развиваемые ветром, непонятно откуда взявшимся в этом ярком, залитом белым матовым светом замкнутом пространстве.
У неё красивые полные губы, и они влекут меня, хотя в мыслях и есть идея, что это не её губы, ведь у Офелии были тонкие, бесцветные, и её улыбка превращала их в тонкую, тончайшую линию, а эти бесконечно сексуальны в каждом своём изгибе, желанны мною с такой страстью, что я уже всем телом ощущаю возбуждение… Я их уже где-то видел, но где? Обдумывая эту мысль, продолжаю тянуться к ним, и, о чудо, неожиданно для себя дотягиваюсь… Касаюсь, прижимаюсь плотнее, открываю их своими, толкаю свой язык — хочу ощутить их вкус, и в тот миг, когда это происходит, меня заполняет сладость, я уже знаю, кто это, чьи это губы, самые желанные во всей Вселенной… Мои глаза закрыты, я силюсь их открыть, чтобы увидеть её лицо, чтобы заглянуть ей в глаза и убедиться в том, что это действительно она… А она целует меня в ответ с такой страстью и напором, каких я никогда ещё не знал, никогда эти губы не были так жадны и так настойчивы…
Резко открываю глаза и вижу, хоть и очень плохо, Кристен: она целует меня, запустив обе руки в мои волосы, с силой сжимая их, почти причиняя мне боль…
— Что ты делаешь? — пытаюсь проснуться до конца.
— Целую, идиот! — Кристен долго смотрит мне в глаза. — Когда ты делал это в последний раз, когда целовал меня? Помнишь?
— Нет… — тяну я, пребывая в странном состоянии полуотключки.
— А я помню, очень хорошо помню! Это было в тот день, когда ты решил ехать искать её в этот грёбаный Кишинёв, чтоб он сгорел! Тогда в тот день ты поцеловал меня в последний раз, тогда, в ту ночь, ты в последний раз любил меня, а потом просто переступил и уехал искать её! Господи, как же я ненавижу её! И тебя! Вас обоих!
Она снова прижимается своими губами к моим, я хочу оттолкнуть её, но не могу поднять даже руку, отключаюсь…
Снова Офелия, я вижу лишь её профиль, она снова шепчет, но теперь уже так, что я могу разобрать:
«Ты сломал меня, Алекс, сломал как куклу и выбросил»
Она разворачивается ко мне лицом, и я отчётливо вижу, что это не Офелия, это Лера, моя Лера…
Я отчаянно хочу приблизиться к ней, прижаться всем телом и не отпускать, но она ускользает, отворачивается и уходит, идёт медленно, иногда оборачиваясь, но догнать её я не могу, и внутри меня разливается жуткое понимание того, что как бы ни гнался — не догоню.
— Постой, — кричу ей, — не уходи! Ты снова уходишь, я ведь столько раз просил тебя не бросать меня, что же ты снова делаешь, Лера!?
Она оборачивается и, глядя мне в глаза, отвечает громко и чётко:
— Ты сломал меня, убил всё живое во мне. Больше ничего не будет. Не пытайся удержать меня — не сможешь…
И меня накрывает та самая безжалостная, уничтожающая волна боли и отчаяния. Я уже встречался с ней однажды, и мне было тогда всего 5 лет… Снова ощущаю себя маленьким, беспомощным, слабым и бесконечно одиноким…
Bon Iver & St. Vincent — Roslyn
Открываю глаза, вижу белые стены, ощущаю противный, приторный больничный запах, от которого на меня тут же накатывает тошнота… Снова закрываю глаза, пытаюсь забыться, но ничего не выходит — слишком раздражают запах и яркий свет.
