Книга Маршал Малиновский - Борис Соколов

Для защиты ракет от ударов с воздуха их прикрывали две зенитные ракетные дивизии и истребительный авиационный полк. Четыре мотострелковых полка должны были охранять наши ракеты от наземного наступления американцев в случае их вторжения на остров. Кроме того, для борьбы с морским десантом предназначались катера, оснащенные системами ракетного залпового огня (усовершенствованные “катюши”) и самолеты-бомбардировщики Ил-28.

Подготовка техники и контингента войск, переброска всего этого на Кубу морским транспортом под видом перевозки горючего и других мирных грузов были действительно грандиозной операцией. Особую заботу вызывали погрузка, маскировка и размещение на судах, а затем на берегу ракет, ядерных зарядов и самолетов. Надо учесть, что все боевые средства требовали развитых служб тыла, снабжения горючим, средствами связи и замкнутого размещения всего личного состава. Первые боевые подразделения советских войск во главе с генералом армии И.А. Плиевым прибыли на Кубу в июле — начале августа. В середине августа началась тщательно замаскированная переброска ядерных боезарядов…

В сентябре на Кубу начали прибывать ракеты Р-12 и самолеты Ил-28…

Первая ракета Р-12 была подготовлена на Кубе к заправке и стыковке с ядерной боеголовкой 4 октября 1962 года. До 10 октября были готовы к установке на стартовые столы еще десять ракет, к 20 октября — двадцать ракет. В некоторых источниках упоминается, что установленные на Кубе ракеты были полностью подготовлены к пуску. Что понимают историки Карибского кризиса под этим? От Смирницкого я слышал, что ядерные боеголовки ни к одной ракете так и не были пристыкованы. Но если так, то ни одна ракета фактически еще не была готова к пуску».

Если это так, то, заставляя Джона Кеннеди пойти на компромисс, Хрущев до последнего блефовал. В случае американской высадки на Кубе, советские войска оттуда не в состоянии были бы нанести ядерный удар по Соединенным Штатам. Другое дело, даже точно зная, что советские ракеты с Кубы не полетят на американскую территорию, президент США вряд ли бы пошел на войну с СССР. Ведь Хрущев наверняка задействовал бы по американцам межконтинентальные баллистические ракеты, а по их союзникам и базам в Европе — ракеты меньшего радиуса действия с термоядерными боеголовками, а также стратегические бомбардировщики. Вероятно, ядерную войну с СССР Америка бы выиграла, но после этого оказалась в ситуации даже худшей, чем после победы в 1945 году. Помимо значительных разрушений и жертв на американской территории, перед Джоном Кеннеди были бы лежащие в радиоактивных развалинах Европа и Советский Союз, на обустройство которых, по всей видимости, не хватило бы и двадцати «планов Маршалла».

23 октября в 22.30 Малиновский в шифрограмме, адресованной И.А. Плиеву, потребовал принять немедленные меры к повышению боевой готовности Группы войск и отражению совместно с кубинской армией возможного нападения противника. К этому времени в связи с установлением морской блокады два полка Р-14, находившиеся на судах в океане, были повернуты обратно в СССР, но Родион Яковлевич опасался, что американцы могут атаковать советские позиции на Кубе, оставшиеся без ракетного прикрытия.

27 октября над Кубой были сбиты два американских самолета. Истребитель Ф-104, летевший на малой высоте, — кубинскими зенитчиками. А самолет У-2, летчик которого погиб, — по приказу генерал-лейтенанта С.Н. Гречко, заместителя командующего Группой советских войск на Кубе по ПВО. Самолет летел на высоте 21 км и был сбит первой же ракетой С-75 (ЗРК «Десна») дивизионом под командованием майора И. Герченова, который нес боевое дежурство в районе города Банес. Плиев возмутился: ведь накануне он запретил открывать огонь без своего личного разрешения. Пришлось докладывать в Москву. Малиновский ответил короткой шифрограммой: «Вы поторопились».

Как известно, кризис завершился тем, что Хрущев вынужден был убрать ракеты и другие стратегические носители с Кубы, а также все ядерные боеголовки. 22 декабря Малиновский доложил Хрущеву: «К 20.12 все 42 самолета ИЛ-28 и все специальные заряды для ракет и авиабомб доставлены с Кубы в Советский Союз».

США, в свою очередь, обязались не нападать на Кубу. Кроме того, согласно джентльменскому соглашению, американцы в течение года после завершения эвакуации советских ракет с Кубы вывели свои ракеты средней дальности «Юпитер» из Турции. К тому времени у них появились более совершенные ракеты «Поларис» на подводных лодках, и устаревшие, размещенные в Турции и Италии, сняли с вооружения.

Про соглашение о выводе американских ракет из Турции советская и мировая общественность ничего не знали. Да даже если бы знали, все равно исход Карибского кризиса воспринимался как поражение Хрущева. Очень унизителен был сам факт эвакуации ракет и другой техники с Кубы под наблюдением американской стороны. Не говоря уж о том, что поход всех торговых и целого ряда военных судов СССР на Кубу и обратно обошелся в копеечку, да и значительная часть боевой техники после такого путешествия вышла из строя. Куба же, где теперь СССР не имел права размещать ядерные вооружения, превратилась для него в первую очередь в обузу, нуждающуюся в постоянных субсидиях.

После Карибского кризиса престиж Хрущева сильно упал и в стране, и в мире. Никитой Сергеевичем была недовольна и военная, и полицейская элита. А тут еще многочисленные эксперименты Хрущева в экономике и системе управления и начало импорта хлеба, при том, что немало продовольствия отправлялось Кубе и другим союзникам. Практически его смещение было предрешено.

Хрущев пытался оправдаться с неудачей, связанной с транспортировкой ракет на Кубу. 8 февраля 1963 года, на приеме в честь участников Главного военного совета, он, согласно записи генерала Обатурова, заявил: «Войну может развязать и дурак, но найти умного, который хорошо ее закончит в век ядерного оружия (это он, возвращаясь к вопросу о привозе и увозе ракет с Кубы) тяжело». Обатуров так прокомментировал слова Хрущева о том, что мы выиграли в районе Кубы: «Не дай бог таких выигрышей впредь, ибо выигрыш, когда вот-вот война, ядерная война, никому не нужен. Нужно уметь выигрывать без крайнего обострения — в этом искусство подлинного военного дипломата». Хрущев лишь делал хорошую мину при плохой игре. Генералы же насчет мнимого выигрыша на Кубе не заблуждались.

Отношение Малиновского к Никите Сергеевичу его дочь характеризует в следующих воспоминаниях:

«Отец относился к Хрущеву с уважением, теплотой, искорки которой — в войне. Он говорил, что Никита Сергеевич был замечательным членом военного совета (так называлась должность партийного работника в действующей армии). Во-первых, потому что не вмешивался в чисто военные дела, во-вторых, потому что не сидел в штабе, а находился в войсках. Однако в качестве министра отцу не раз приходилось отстаивать свое мнение. Знаю об этом, естественно, не от отца (он никогда не говорил дома о работе, вообще был немногословен), а от людей, работавших вместе с ним».

А вот с Брежневым, по ее ощущению, сколько-нибудь близких отношений у Родиона Яковлевича не было. Если семью Хрущева дочь маршала знала хорошо, то ни с кем из семейства Брежневых так и не познакомилась.

Во время заговора против Хрущева позиция Малиновского имела решающее значение. Согласно легенде, на заседании Президиума ЦК в отсутствие Хрущева колеблющиеся приняли сторону Брежнева только тогда, когда присутствовавший там же Малиновский заявил о поддержке заговора. Так ли именно было или нет, принципиального значения не имеет. Важнее то, что даже участие в заговоре главы КГБ В.Е. Семичастного не гарантировало успех. Если бы Малиновский поддержал Хрущева, армия справилась бы со сравнительно немногочисленными частями КГБ и внутренних войск. Но Родион Яковлевич не собирался его спасать.