Книга История Великобритании - Кеннет О. Морган

Озабоченность по поводу безопасности в мире после бурской войны заставила общественное мнение Британии задуматься о прочности ее экономического положения, так как от него зависела мощь страны. Подавляющее превосходство британской экономики 50-х годов XIX в. ушло в прошлое. США, Германия, Франция и Россия стали большими индустриальными державами, причем Америка и Германия в некоторых секторах экономики уже превосходили Британию, которая стала теперь одной из многих, утратив положение первопроходца. Но ее общество и правительство продолжали вести себя так, будто все оставалось по-прежнему. Либеральное государство 50-х и 60-х годов, с его принципами свободной торговли, минимальных правительственных расходов, автономностью и саморегуляцией экономики, продолжало функционировать, охраняемое кабинетами консерваторов почти столь же тщательно, как и либералов. Расходы центрального правительства на душу населения в 1851 г. составляли 2 фунта стерлингов, в 1891 г. они достигли всего 2,5 фунта (к 1913 г. увеличились до 4 фунтов). В 80-х и 90-х годах такая ситуация подвергалась критике, а Англо-бурская война только подтвердила правильность критики.

Медленное развитие событий во время Крымской войны 1850-х гг. дало повод говорить о некомпетентности правящей элиты. Военные неудачи в Южной Африке и слабая подготовка солдат заставили имущие классы требовать изменений в экономическом, социальном и даже политическом устройстве страны.

Но прежде чем говорить о различных школах, критиковавших традиционный английский либерализм, нужно отметить огромное влияние социал-дарвинизма. Раньше позитивисты были горячими сторонниками laissez-faire. Однако в 80-90-х годах XIX в. социал-дарвинизм приобрел новые формы. Принцип «выживает сильнейший», который раньше относили к рыночной конкуренции между отдельными людьми, теперь стали применять к соревнованию между государствами. Это резко сократило число его участников, но поставило новые вопросы, которые были порождены эпохой империализма: не проще ли изучать поведение «рас», чем несметного числа индивидуумов, и могут ли «передовые расы» управлять собственным развитием, изменяя свою политическую, социальную и даже генетическую организацию? Подобная концепция, ставшая результатом соединения английской науки об эволюции и немецкой органической теории общества, оказала мощное воздействие на современную философскую мысль. О «расах» говорили все реформаторы, несмотря на политические разногласия, от сторонника правых идей — поэта Редьярда Киплинга, философов и новых либералов Дж. А.Хобсона и Л.Г.Хобхауса, — до Дж. Б.Шоу, которого считают писателем и драматургом, придерживавшимся левых взглядов. Популярная интерпретация социал-дарвинизма очень легко превратилась в теорию расового превосходства, связанную с империализмом. Она подогревалась сообщениями прессы о победах во множестве колониальных конфликтов. Репортажи в газетах сообщали о личных подвигах и предприимчивости англичан, о «деяниях на благо Империи», забывая упомянуть об огромной разнице в технической оснащенности между хорошо обученными европейскими армиями, вооруженными ружьями, а начиная с 90-х годов и пулеметами, и туземными воинами, основным вооружением которых были копья и в лучшем случае мушкеты.

Классическое либеральное государство времен королевы Виктории подвергалось критике с трех основных направлений: во-первых, со стороны консерваторов и юнионистов, считавших, что их политическое лидерство чрезмерно ограничено канонами финансово-бюджетной политики Пиля — Гладстона; во-вторых, со стороны либералов, полагавших, что либерализм должен двигаться дальше, навстречу вызовам времени; в-третьих, со стороны социалистов, которые, хотя бы на первый взгляд, стремились к полному изменению государственного устройства. В результате соединения всех трех элементов появился лозунг «национальной эффективности». Он указывал на стремление так употребить государственную власть, чтобы утвердить «имперскую расу» для достойного ответа на вызовы окружающего мира.

Государство, проповедовавшее свободу торговли, всегда подвергалось нападкам. Во второй половине XIX в. самым влиятельным его критиком был Джон Рёскин, искусствовед и социальный мыслитель, чьи политические взгляды с трудом поддаются определению. Его мощная проза атаковала эстетику индустриального общества, например, в работе «Последнему, что и первому» (1862), но позиция Рёскина оставалась внесистемной. Его эстетические идеи были подхвачены «Братством прерафаэлитов», группой художников, писателей и мастеров-ремесленников, чьи взгляды особенно ярко выразились в творениях Уильяма Морриса. Прерафаэлиты превозносили ценности доиндустриальной Англии, мифической страны ремесленников и довольных жизнью крестьян, земли романтизма. Это художественное течение оказало сильное влияние на дизайн и архитектуру жилищ, что получило воплощение в «английском стиле» домов Нормана Шоу, а в самом конце XIX столетия — в творчестве Латьенса. Им отмечены самые впечатляющие сооружения в новых пригородах. Именно образы Уильяма Морриса породили надолго его переживший социалистический идеал — самодостаточное общество честных и равноправных йоменов. Моррис не восставал против индустриального общества, он его игнорировал.

Идеи прерафаэлитов, их критика буржуазной морали была подхвачена эстетами 80-х и 90-х годов XIX в. Среди них выделялся острослов и драматург Оскар Уайльд. Причиной крушения Уайльда, как и его современника, ирландца Парнелла, стало публичное разоблачение его сексуальных наклонностей. Весьма примечательное эссе Уайльда «Душа человеческая при социализме» является примером связи эстетизма и индивидуалистического, но не коллективного социализма.

Начиная с 1884 г. социалистическое движение дополнилось Фабианским обществом, возникшим в Лондоне. Его членами были такие последовательные сторонники социальной эволюции, как Сидней и Беатрис Уэбб, Джордж Бернард Шоу, Герберт Дж. Уэллс. Позднее к ним присоединился Рамсей Макдональд. Либеральный экономический порядок, с точки зрения фабианцев, был не то чтобы несправедливым, но неэффективным и затратным. Они считали, что экономика и рынок рабочей силы, централизованно управляемые с помощью высокопрофессиональных специалистов, преодолеют эту неэффективность и уничтожат такие побочные продукты цикличности экономического развития, как безработица и нищета. По их мнению, эта цель могла быть достигнута законодательными мерами без революций (отсюда название — Фабианское, — данное по имени римского полководца, чьей тактике оно подражало). Возможно, главным вкладом фабианцев в социалистическое движение было то, что они помогли британским левым по-новому взглянуть на понятие «прогресс», которое в 80-х годах сузилось из-за постоянной борьбы вокруг гомруля. Фабианское общество адресовало свои идеи интеллигенции, они не пытались стать всенародным движением.

Тем временем недовольство либерализмом гладстонианского толка приобрело всеобщий характер. Шахтер из Айршира Кейр Харди стал выразителем мнения, согласно которому рабочий класс, объединенный в профсоюзы, должен иметь своих представителей в Палате общин, где члены Парламента в то время работали бесплатно. Харди был избран в Парламент от Вест-Хема в 1892 г., а до этого, в 1888 г., участвовал в создании Парламентской рабочей партии Шотландии и основал в Бредфорде Независимую рабочую партию (НРП) в 1893 г. НРП считала себя социалистической, но не сумела создать организацию, пользующуюся всенародной поддержкой. Она разделяла антиимпериалистическую риторику либералов, поддерживала лозунг «Гомруль повсюду!» и призывала к национализации. Социал-демократическая федерация Гайндмана более энергично проповедовала идеологию, близкую к марксистской, но в весьма малой степени получила поддержку в народе.