Книга Дневник. 1901-1921 - Корней Чуковский

Профессора не чуждаются рабочих, но и не лебезят перед ними, не заискивают. Отношения очень простые, не нарочито установленные, а естественные. Профессора не прочь сразиться со своими слушателями в шашки, не прочь распить по стакану эля, – но когда дело доходит до экзаменов – не прочь провалить своего вчерашнего партнера.

Тот мечтательный элемент, который внес в дело колледжа Морис, – постепенно выдыхается. Науки изучаются все больше прикладные, из искусств процветают бухгалтерия и стенография. Вместо рабочих – которые некогда восторженно слушали Рескина и Россетти, с их мечтами о прекрасной, возвышенной жизни, – теперь в стенах колледжа толпятся золотушные юноши, которым только бы поскорее набить руку в конторской мудрости, дабы ухватить прибыльное местечко в какой-нибудь канцелярии Home Office’а. Новый дух Англии проникает во все закоулки…

30

АНГЛИЧАНЕ И ЧЕХОВ

Лондон (От нашего корреспондента)

Напрасно прождал я несколько дней, надеясь, что хоть одна английская газета помянет нашего почившего писателя, – но до сего дня нигде не появилось ни единой строчки.

О «Малакке» писали, о Ньючванге писали, – а самой большой русской утраты, самого больного русского горя – так и не заметили…

Но английские газеты еще не служат отражением всех интересов страны. Нужно обратиться к другому источнику. Беру последнее издание великолепнейшей «Британской энциклопедии» – там есть и Чефу, и Чифу, а Чехова нет. Наконец, в статье о современной русской литературе (в XXXII томе «Энциклопедии» изд. 1902 г.) отыскиваю это бесценное имя.

Приведу дословно все, что связано с ним, чтобы читатель не принял этих строк за шаржированный пасквиль:

«В области беллетристики, главным образом, замечателен А. Чехов, приверженец молодой школы. Сам он еще очень молод, а уже выказал изрядную силу в коротеньких своих рассказцах. Некоторые рассказы Горького, Эртеля и Ясинского тоже обнаруживают значительные достоинства».

Вот и все. Это писано в 1902 году, когда уже были и «Чайка», и «Степь», и «В овраге». А сопоставление Чехова с г. Ясинским! Такое легкомысленно-благодушное бряцание чужими именами лишний раз показывает, как мучительно неинтересно для англичан все, что нас волнует, чем живет душа наша. До такой степени презирал автор этой статьи все, о чем он писал, что даже соблаговолил ободрение некоторое преподать: «изрядная сила», «значительные достоинства». Это ли не великодушие!

Странная вещь: англичанин путешествует больше всех людей в мире, а чужие страны, дух чужих стран знает он меньше всех. Эдмунд Госсе, известный английский критик, недаром писал в предисловии к «Гайнемановской международной библиотеке»: «Мы взбираемся на Альпы – но нам нет никакого дела до швейцарских пасторалей. Мы колесим вдоль и поперек живописные фиорды Норвегии, но нам и в голову не приходит, какое глубокое мировоззрение создано писателями этого богато одаренного народа. С русскими романами мы только теперь едва начинаем знакомиться, и все же мы ни разу не спросили себя, нет ли у поляков своего Достоевского, а у португальцев своего Толстого».

Как они знакомы с Толстым, я писал уже. Теперь же, в качестве образчика, приведу такой перл из самого солидного, самого веского справочника «Webster’s international dictionary»:

«Л. Н. Толстой. Русский романист и социалист (!); родился в 1829 г. (!)».

Немудрено же, что Чехов и совсем пропущен у Вебстера.

Есть еще один источник для отражения русской духовной жизни. Это журнал «Атенеум» – орган английской критики, где сосредоточены все авторитеты страны. Каждый год в июле номер этого журнала всецело посвящается обзору всемирной литературы. Главная прелесть этого обзора, что о России в нем пишет русский, о Голландии – голландец и т. д. Раньше писал обзоры русской литературы проф. П. Н. Милюков, потом К. Бальмонт, потом Валерий Брюсов. Порою – 1901 г., например, – английский журнал, как видно, полагал, что русская литература совсем прекратила существование, и соответственно с этим не давал о ней писать никакого отчета. Но и тогда, когда этого не случалось, о Чехове или умалчивалось, или говорилось мельком. Как-то всегда так случалось, что об Андрее Белом или Д. Мережковском куда больше приходилось говорить, чем о Чехове.

Неудивительно поэтому, что английская публика совершенно не знакома с этим именем. Правда, вышел здесь в переводе «Черный монах», но, дабы не кощунствовать над свежей могилой, я об этом переводе умолчу.

Знаю я такой случай. Мой коллега – русский корреспондент, великолепно владеющий английским языком, перевел года полтора назад «Палату № 6» и снес к чуткому издателю Фишеру Уивину. Тот попросил переводчика явиться за ответом через 6 месяцев – дабы он мог раньше разузнать, насколько известен А. Чехов в английской публике. Приходит мой товарищ через 2 года – отказ. Издатель не захотел рисковать, ввиду полнейшей неизвестности автора «Палаты № 6».

Кстати. Теперь русская пресса много обсуждает и строго осуждает денежную эксплуатацию, которой Чехов подвергался со стороны издателя Маркса. Думаю, что пример из английской жизни несколько поможет установить правильную точку зрения на это дело. Райдер Хаггард – писатель далеко не крупного калибра, пишет в введении к одному из своих романов:

«Несколько времени назад я продал свою книгу известной фирме, весьма почтенной, – за умеренную сумму денег, книга имела успех, и эта фирма – к большому моему удивлению, добровольно удвоила мой гонорар».

Так поступают в стране, где всякая духовная сила на счету, где к ней привыкли относиться бережно и внимательно.

31

МИТИНГИ В ГАЙД-ПАРКЕ

Лондон (От нашего корреспондента)

Гайд-Парк мало соответствует нашему континентальному представлению о парках. Это широкая, многоверстная поляна, где изредка попадаются аллеи тенистых деревьев. Цветов почти нет, а куда ни глянешь – зеленая, влажная – английская трава. Зимою, в глухую пору повальной безработицы, сюда стекаются тысячи людей и по нескольку дней лежат, не вставая, не двигаясь, почти без признаков жизни на этой мокрой, холодной траве. Полиция что ни день подбирает там окоченелые трупы – и магистратура заносит их в графу «случайной смерти». Но летом трава преображается. На ней располагаются влюбленные парочки, по 25-ти на каждую квадратную сажень, и, к немалому соблазну прохожих, усиленно лобызаются. Объятия происходят совершенно открыто – ибо англичанин давно уже привык считать Гайд-парк своею собственностью. Он хозяин у себя в стране, и каждый его поступок у всех на виду.

По одной из аллей парка, по Rotten Row, беспрерывно движутся экипажи. Тут фешенебельный Лондон показывает свои наряды, своих лошадей и свои угобженные элем лица. Один теккереевский герой недаром спрашивает другого: «Отчего я не видал вас в прошлое воскресенье на Rotten Row? Вы были больны?» Только болезнь может остановить высокорожденного лондонца от этого традиционного наслаждения.