Книга "Мертвая рука". Неизвестная история холодной войны и ее опасное наследие - Дэвид Хоффман

Однако генералы устояли. 15 апреля 1992 года для России наступала важная дата — срок раскрытия для ООН информации о предыдущей работе по программе наступательных биологических вооружений. Все стороны Конвенции о биологическом оружии 1972 года — включая Советский Союз — договорились подготовить к этой дате полные декларации в качестве меры по укреплению доверия.[809] Всего за четыре дня до даты Ельцин подписал указ № 390, признающий незаконной любую работу над биологическим оружием, нарушающую конвенцию. Ельцин дал своему комитету указание: в течение месяца подготовить меры по укреплению открытости, доверия и расширению международного сотрудничества в рамках конвенции.[810] Но затем Россия не предоставила в срок информацию в ООН. 22 апреля британского дипломата вызвали в МИД и предложили ему ознакомиться с проектом российской декларации. Прочитав проект, Брейтвейт был удовлетворён тем, что там признавалось наличие программы наступательных биологических вооружений с 1946 года по март 1992 года. «Сейчас программа закрыта президентским указом, и объекты будут доступны для инспекции. По крайней мере, это то, на что мы могли надеяться», — записал Брейтвейт в дневнике. В то же время он беспокоился, что эксперты в Лондоне и Вашингтоне «найдут лазейки, написанные мелким шрифтом».[811]

Пробелы в декларации были огромны: там не упоминались ни «Биопрепарат», ни вспышка сибирской язвы в Свердловске, ни генные эксперименты. Генералы девальвировали Ельцинское обещание полной открытости.[812] 5 мая Брейтвейт и американский дипломат Джеймс Коллинз направили в российский МИД протесты в частном порядке. 7 мая Брейтвейт вновь стал донимать одного из кремлёвских чиновников вопросами о биологическом оружии. Согласно записям Брейтвейта, чиновник признался, что у Ельцина были трудности «из-за уровня секретности» программы и «ряда фанатиков, лично заинтересованных в её продолжении».[813]

Двадцать седьмого мая Ельцин сделал ещё один шаг в сторону открытости, дав интервью «Комсомольской правде». Интервьюер отметил, что Ельцин знал о разработке биологического оружия в Свердловске, но заговорил об этом только недавно. Почему? «Во-первых, — ответил Ельцин, — меня об этом никто не спрашивал. И, во-вторых, когда я выяснил, что такая работа ведётся, я нанёс визит Андропову… когда произошла вспышка сибирской язвы, в официальном заключении утверждалось, что её переносила какая-то собака, но потом КГБ признал, что причиной были наши военные разработки».[814]

Слова Ельцина — «причиной были наши военные разработки» — это почти официальное признание советского и российского руководства того, что в эпидемии были виноваты военные.

Выступая 17 июня на совместной сессии палат американского конгресса, Ельцин снова недвусмысленно заявил: «Мы твёрдо решили больше не лгать. Обмана больше не будет. Никогда». Это, по его словам, касалось и экспериментов с биологическим оружием.[815] После обсуждения на саммите Ельцин и Буш также объявили, что договорились о ещё более серьёзном сокращении стратегических ядерных вооружений.

Однако, несмотря на обещание Ельцина, обман продолжался. Весной и в начале лета младший научный сотрудник из института, в котором работал Пасечник, начал передавать британцам секреты. Агенту присвоили кодовое имя «Xpaм Фортуны». Британцев встревожили его слова о том, что программа биологического оружия продолжалась даже после того как Ельцин пообещал ее закрыть. Перебежчик сказал, что старый институт Пасечника — НИИ особо чистых биопрепаратов в Ленинграде, ныне Санкт-Петербурге, — продолжает работать над разновидностью возбудителя чумы Yersinia pestis устойчивого к антибиотикам. Более того, рассказывал перебежчик, весной разработка была закончена, и патоген готовили к полномасштабному производству, которое предполагалось наладить в Лахте. Учёный говорил, что была подготовлена легенда: производство якобы было предназначено для выпуска гражданской фармацевтической продукции. Опять выходило, что Ельцин не контролирует ситуацию.

Вопрос о честности России по поводу биологического оружия был важен не только потому, что нужно было установить прошлые нарушения международных договоров, но и потому, что от этого зависело будущее законопроекта Нанна-Лугара об устранении наследия холодной войны. Если бы оказалось, что Россия нарушает конвенцию о биологическом оружии, по нормам закона она не могла бы претендовать на деньги, выделяемые в рамках программы Нанна-Лугара. Деньги уже поступали, но критики воспользовались бы нарушением договора и завернули бы кран.

В июне российские чиновники предложили американцам и британцам три варианта их предполагаемой декларации для ООН. Кунцевич — генерал, которого Ельцин назначил следить за соблюдением договоренностей, — настаивал, что декларация соответствует всем юридическим требованиям. Но все три проекта были удручающе неполными. Американским чиновникам было ясно, что между русскими произошёл раскол: Ельцин не хотел иметь отношения к бактериологическому оружию, а его генералы защищали свою империю, как и в советские годы.[816]