Книга Великий перелом - Гарри Тертлдав

— Слишком много, — сказал Гровс. — Сотни тысяч? Должно быть. Миллионы? Меня это не удивит.

Брэдли кивнул.

— Если даже мы выдавим ящеров из США и они оставят нас на время одних — это самое большое, на что мы можем надеяться, — какая страна нам достанется? Меня это очень беспокоит. Помните Хуай Лонг, отца Кофлина и технократов? Человек с пустым желудком будет слушать любого дурака, который пообещает ему трехразовое питание, а у нас таких людей множество.

Как бы иллюстрируя его слова, к лагерю беженцев подъехали три телеги, запряженные лошадьми. Люди в хаки и касках со всех сторон окружили телеги. Примерно у половины из них были автоматы, у остальных — винтовки с примкнутыми штыками. Волна голодных людей остановилась на приличном расстоянии от солдат.

— Трудно отдать приказ стрелять на поражение в голодающих людей, чтобы предотвратить разграбление ваших телег с продовольствием, — угрюмо сказал Брэдли. — Если я такого приказа не отдам, продовольствие получат быстрые и сильные, а больше никто. Не могу этого допустить.

— Да, сэр, — согласился Гровс,

Под жесткими и внимательными взглядами американских солдат их штатские сограждане встали в очередь, чтобы получить по пригоршне зерна и бобов. По сравнению с этой пайкой суповые кухни времен Великой депрессии были пятизвездочными ресторанами с фирменными блюдами на голубых тарелках. Тогда еда была дешевой и простой, но ее было много — если только вы могли перебороть свою гордость и принять благотворительный дар.

Теперь же… Глядя на изгибающуюся змеей очередь, Гровс задумался. Он был так занят делом спасения страны, что высказанный генералом Брэдли вопрос никогда не возникал у него: какую же страну он спасал?

Чем больше смотрел он на лагерь беженцев, тем меньше ему нравился ответ, к которому он пришел.

* * *

Впервые в жизни Вячеславу Молотову понадобились все силы, чтобы сохранить каменное выражение лица.

«Нет! — хотелось ему закричать на Иоахима фон Риббентропа. — Пусть все идет, как идет! Нам надо решить так много вопросов! Если ты нажмешь слишком сильно, то станешь жадной собакой из сказки, той, что бросила кость в реку, чтобы схватить ее отражение в воде».

Но германский министр иностранных дел поднялся на ноги и заявил:

— Польша была территорией германского рейха до того, как Раса пришла в этот мир, и потому должна быть возвращена рейху. Так сказал фюрер.

Гитлер всегда был очень похож на собаку из сказки. Он понимал только свои интересы, все остальное для него исчезало из реальности. Если бы он довольствовался миром с Советским Союзом, пока не покончит с Британией, он мог бы дурачить Сталина еще какое-то время и только потом неожиданно напасть и таким образом не ввязываться в войну на два фронта. Но он не стал ждать. Он не мог ждать. За СССР ему пришлось расплачиваться. Разве он не видит, что за ящеров придется расплачиваться куда страшнее?

Очевидно, что он этого не видит. Здесь находится его министр иностранных дел, выжимающий из себя слова, обидные для его противников-людей. Сказанные в адрес ящеров, гораздо более могущественных, чем Германия, эти слова поразили Молотова своим буквально клиническим безумием.

Через своего переводчика Атвар сказал:

— Это предложение неприемлемо для нас, потому что оно неприемлемо для многих других тосевитов, беспокоящихся об этом регионе. Оно только разожжет конфликт в будущем.

— Если вы немедленно не вернете нам Польшу, то это разожжет конфликт сейчас, — воскликнул фон Риббентроп.

Главнокомандующий ящеров издал примерно такой же звук, какой издает проколотая камера.

— Можете передать фюреру, что Раса готова испытать удачу.

— Я так и сделаю, — сказал фон Риббентроп и выскочил из зала заседаний в отеле «Шепхед».

Молотову захотелось побежать за ним и позвать его назад.

«Подожди, дурак!» — безмолвный крик отдавался в его голове.

Мегаломания Гитлера может утянуть на дно, где вскоре окажется Германия, и всех остальных. Даже страны, обладающие бомбами из взрывчатого металла и ядовитым газом, могут причинить ящерам всего лишь большие неприятности — пока не научатся доставлять это оружие дальше линии фронта.

Советский комиссар иностранных дел колебался. Может быть, наглое поведение Риббентропа означает, что гитлеровцы располагают таким методом? Он не верил в это. Ракеты их лучше, чем у кого бы то ни было, но настолько ли они мощны, чтобы забросить десять тонн на сотню, а может быть, и на тысячу километров? Советские ракетные специалисты заверили его, что нацисты не могут опередить их настолько.

А если они ошибаются… Молотов не задумывался над тем, что случится, если они ошибаются. Если немцы научатся забрасывать бомбы из взрывчатого металла на сотни и тысячи километров, то они с одинаковым успехом смогут бомбить и Москву, и ящеров.

Он переборол свое нарастающее возбуждение. Если бы у нацистов были такие ракеты, они не были бы такими настойчивыми в вопросе с Польшей. Они могли бы запускать свои бомбы из Германии и затем захватить Польшу просто на досуге. На этот раз ученые, пожалуй, правы.

Однако… Гитлер в своих действиях руководствовался скорее эмоциями, чем здравым смыслом.

Что, если нацистская доктрина — всего лишь извращенная романтика? Если вам чего-то хочется, это означает, что вещь должна стать вашей, а это, в свою очередь, означает, что у вас есть право — и даже обязанность — пойти и забрать ее. А если кто-нибудь имеет наглость сопротивляться, вы растопчете его. Имеет значение только ваша воля.

Но если человек ростом в полтора метра и весом в пятьдесят килограммов захочет того, что принадлежит человеку ростом в два метра и весящему сто килограммов, и попытается взять это, результатом будут его расквашенный нос и выбитые зубы — независимо от силы желания. Гитлеровцы этого не поняли, хотя нападение на Советский Союз должно было их чему-то научить.

— Заметьте, товарищ адмирал, — сказал Молотов, — что уход германского министра иностранных дел не означает, что остальные участники переговоров отказываются обсуждать с вами остающиеся расхождения.

Яков Донской перевел эти слова на английский, Уотат — на язык ящеров.

Если повезет, то чужаки втопчут гитлеровцев в грязь и избавят СССР от большой проблемы.

* * *

— Ягер! — закричал Отто Скорцени. — Тащи сюда свой тощий зад. Надо кое о чем поговорить.

— О чем с тобой говорить, кроме твоих манер медведя, мучающегося зубной болью? — парировал Ягер.

Он не поднялся с места. Он был занят штопкой носка, и это была трудная работа, потому что приходилось держать его дальше от лица, чем он привык. За последнее время он стал более дальнозорким. Рано или поздно человек рассыпается, даже если его и не подстрелят. Это происходит само собой.