Книга Сказание о Старом Урале - Павел Северный

Савва давно смирился с тем, что ему самому всего-навсего один путь на волю – могила. Никому нет хода из-под хозяйской воли. Прохор Мосолов несколько раз пробовал уйти, и что же? Все на том же месте. Сусанна убегала, и уложил ее Акинфий в каменную стену. Вот разве что только паренек с Ялупана, что ушел с пришельцем. Нет, нет, после неудачи Сусанны не может быть веры в божественный промысел, нет в мире силы, что помогла бы разорвать демидовскую цепь. Ведь и сама Сусанна была звеном в ней. Бежала от отца к сыну. Цепь натянулась – звено ушло в свою стенную лунку...

Оборвались думы старика, когда послышался стонущий звук железного била за стеной. По билу кто-то наносил нетерпеливые удары колотушкой. Потом из-за ворот кто-то закричал сторожу:

– Отпирай скорей. Нарочный я, по хозяйскому приказу. Спишь, как кот перед ненастьем.

Савва прислушивался к перебранке хозяйского посланца со сторожем. Наконец загремел железный засов. Громко фыркала лошадь. Голос нетерпеливого гонца уже под башенными стенами.

– Старшину Савву мне!

– Спит.

– Ничего, разбужу. Веди к нему.

Скорые шаги по лестнице. Из черного зева открытой двери возник перед Саввой незнакомец в дорожной одежде. Забрызган грязью. Почти мальчишеское, еще безусое, но уже жестокое лицо. Хмурый взгляд... Еще одно звено демидовской цепи...

– Старшину мне.

– Я старшина.

– Пакет хозяйский тебе.

– Откуда?

– Из Тагила. Второй – к ревдинскому хозяину. А этот – на, получай.

Достал из-за пазухи один пакет, протянул Савве. Ощупал другой, побольше, и тут же повернулся, побежал вниз по лестнице.

Вокруг Саввы внезапно сгустилась тишина. Осматривая пакет, старик медлил его вскрывать. Потом будто не своими руками он сломал сургучную печать, уже зная, что таится за нею. Развернул бумагу – ни слова, ни строки. Только один предмет лег из бумажного свертка в Саввину ладонь... Даже не целый предмет, а всего лишь половина... Капелькой крови блеснул на разрубленной половине хозяйского кольца багровый самоцветный камень – рубин...

Старшина достал из кармана вторую половину кольца. Соединил половинки. Разруба будто и не бывало.

Еще одно звено демидовской цепи воссоединилось, стало на свое место...

Савва, башенный старшина, усмехнулся собственным помыслам. Потом сказал полным голосом:

– Не смогу я живой покорить в себе худую хозяйскую волю...

2

С получения хозяйского пакета пошли вторые сутки.

Савва недавно воротился в свою горницу с верхнего яруса башни. Смотрел закат молодого месяца. Думал про десятерых узников, кого прошлой ночью вывел из-под башни за ворота. Зачем он это сделал вчера? По какому выбору? Просто узнал по голосам и отпустил тех, кто пел громче и злее: отпустил восьмерых кержаков-чеканщиков. Лучшие мастера своего дела. А старого Кронида просто пожалел, отпустил, чтобы сыскал своего спасенного с Ялупана внука и чтобы была у того на русской земле дедова могила. Еще отпустил углежога Головешку... Вывел всех освобожденных за стену, велел шагать к лесу быстрее, а там держать на восход, в Сибирскую сторону. Расстались в темноте, никто и слова благодарного не произнес: не опомнились еще люди, да и не ради доброго слова выпустил их Савва. Пусть несут по земле песню про демидовскую цепь...

Старик и сегодня собирался еще раз спуститься в подземелье, еще раз глянуть на обреченных. Может, и еще чьи-нибудь глаза оставить непогашенными? Может, еще певцы надежные выищутся?

Освещена лампадкой Саввина горница. Тесной кажется она со вчерашнего дня. Все мерещится старику, будто потолок снижается.

Опять шаги снизу. Кому бы это? А, Прохор Мосолов.

– Не спишь, старче?

– Пора суматошная.

Савва указал Мосолову на лавку около дверей.

– Усаживайся. С чем пожаловал?

– Позавчерась ночью оборотень весточку получил. От Акинфия Никитича.

– Слыхал. Ломился кто-то в ворота.

– Едет к нам с розыском князь Вяземский.

– Скатертью дорога, буераком путь.

– В Тагиле отдыхает у Прокопа.

– Отдыхает? Притомился, стало быть? С чего бы?

– С дороги.

– Сидел бы в своем Петербурге у баб на коленях.

Мосолов вздохнул безнадежно:

– Оборотень наказал тебе после полуночи куранты на марш наладить. Не позабудешь?

Глядя на встревоженного приказчика, Савва только ухмылялся криво и зловеще.

– Недалече приезд, стало быть? Будем гостя маршем встречать?

– Эх, старче, худое подошло времечко. А годы наши не ранние. Помнишь, как, бывало, мы с тобой здесь царствовали? Раз – оторвано, два – пришито. Перед одним хозяином ответ держали. А теперь как бы вместе с хозяином к ответу не потянули. Страх берет за Акинфия.

– Не за Акинфия страх твой, Прохор, а за самого себя. Нам, брат, за его спиной не спрятаться. С ним ли, без него ли, а спросят и нас. Не махонькие были. Знали, на что идем, когда сотнями души живые губили. Семь бед – один ответ. Так что жди суда, Прохор.

Приказчик зябко поежился.

– Охота мне дознаться, Савва, каков этот князь Вяземский по характеру.

– Нонешних не сразу разберешь. Как узнаешь, лысый али курчавый, коли у всех на башках завитые конские хвосты напялены? Пусть князек этот характером ангел божий, все одно клещом в нас вопьется! Отчитываться-то перед ним – наше дело. Оборотень при нем из опочивальни вылезать не станет.

– Слыхано, будто и он годами не молод, князь этот. А коли так – на молоденьких клюнет. Кержачек подобрал свежих. Все, как на подбор, царевны с виду.

– Тебе, Прохор, девки – большая подмога. А что старик он, так это наверняка. Нешто царица пошлет молодого демидовскую цепь выверять? Молодого к демидовскому порогу царица не допустит.

– Ты уж больно попросту обо всем судишь. От всего в башне укрылся.

Прохор Мосолов ерзал на лавке все беспокойнее, оглядывал стены горницы, слюду в окнах.

– Тебе-то, Савва, перед ревизором не больно боязно стоять. Твои грехи в стенах замурованы да в земле лежат, не пикнут, жалиться не пойдут. А на меня любой заводский пожалиться не преминет.

Савва ухмылялся все загадочнее.

– А страх-то тебя теребит, Прохор. Есть и на меня доказчики.

– Где же?

– Под башней. С Ялупана все.

– Куда же ты их от князя спрячешь? Чай, первым делом князь в башню нос сунет. Денешь их куда, спрашиваю?

– Где сидят, там и будут.

– А как дознаются? Чай, они песни по ночам поют. Через отдушины слыхать.