Книга История итальянцев - Джулиано Прокаччи

где каждая из сторон обладала достаточными силами для надежды на победу. В подобных условиях идеологического «перегрева» и относительного равновесия конфликт принимал форму настоящей войны, ведущейся на фронтах и в тылу с участием регулярных армий, снабженных всеми имеющимися видами оружия, — конфликт, исход которого решался на поле боя. В силу указанных характеристик гражданские войны чрезвычайно кровавы и военные действия часто превращаются в варварство и зверства. Именно это происходило в России, Испании и Югославии.

Как бывший участник движения Сопротивления, я могу лишь согласиться с К. Павоне, когда он пишет, что взаимные обвинения в ответственности и жестокости «не должны заставлять забыть тех, кто видел в гражданской войне не только трагедию, породившую резню и скорбь, но также событие, с которым нужно гордо смириться во имя сделанного выбора и сознательного принятия всех последствий, связанных с этим выбором». Однако, последовавшие выводы Павоне оставляют меня в недоумении. «С этой точки зрения можно изменить существующее осуждение: это было именно неотъемлемое напряжение “гражданского” характера конфликта, что позволяет переоценить типичные негативные элементы войны как таковой»[532]. И, несмотря на чувства, которые я испытываю к памяти Ф. Вентури, не могу согласиться с его утверждением, которое цитирует и под которым подписывается К. Павоне, а именно «гражданские войны — это единственные войны, в которых стоит сражаться»[533]. На самом деле мнение историка не должно совпадать с мнением бывших бойцов. Читая красочные воспоминания ветеранов Верденской операции[534], не следует забывать, что это была бессмысленная резня. Сомневаюсь, что все участники движения Сопротивления согласны с формулировкой «сострадание мертво», если толковать ее только как констатацию факта и пристрастие, на что, кажется, указывает контекст. Действительно, жалость может исчезнуть, но это чувство может и усилиться в период несчастья, и именно в терминах «истории сострадания» Габриеле Де Роза и католическая историография определили отношение духовенства и Церкви к оккупированной немцами Италии[535]. Светский человек, такой, как Б. Кроче, возможно, хотел сказать нечто подобное, когда одновременно утверждал, что «мы не можем не называть себя христианами».

Попробуем обосновать с помощью фактов проблему движения Сопротивления как гражданской войны. Для этого у нас есть великолепные исследования, как, например, недавняя работа Лутца Клинкхаммера[536], которая вышла в свет после труда Клаудио Павоне[537], но на которую лишь в редких случаях ссылаются в данной дискуссии и не всегда корректно.

Первая мысль, выдвигаемая большинством исследователей[538], заключается в том, что движение Сопротивления действовало только на определенной части страны, оккупированной немецкими войсками. В освобожденных районах противодействия союзникам со стороны фашистов не было, за исключением ряда изолированных, спорадических и единичных случаев отчаянных акций партизан во Флоренции и в Турине, в то время как подобные акции должны были бы происходить во время безжалостной гражданской войны, когда оба лагеря действовали бы, исходя из своих ценностей и надеясь на победу. Некоторые руководители Итальянской социальной республики, например Паволини, подумывали об организации очагов сопротивления в тылу войск союзников, но речь идет о совершенно нежизнеспособном проекте[539].

По моему мнению, отсутствие открытого проявления нетерпимости и враждебности местных крестьян в отношении партизан представляется значительным фактором, если не более. Тем не менее причин для трений хватало, начиная от подчас необдуманных реквизиций продуктов питания и скота до массовых репрессий против гражданского населения, которые могли вызвать операции партизан, что, по существу, и происходило. Я считаю, что точно реконструированный Леонардо Паджи[540] эпизод, происшедший в деревне Чивителла-делла-Кьяна[541], не противоречит этому выводу и уж тем более не может служить исключением, подтверждающим правило.

Необходимо принимать во внимание и третий фактор: позицию духовенства и Церкви в северных регионах Италии, оккупированных немцами. Этот вопрос имеет огромное значение в католической стране, большей частью крестьянской, какой была тогда Италия. Итак, проведенные католическими историографами исследования достаточно убедительно показали, что роль «высокого и благородного посредничества, сыгранная духовенством и светскими католиками», внесла существенный вклад в то, что удалось «избежать» риска «гражданской войны»[542]. Попытка священника Туллио Кальканьо (1899–1945) основать клерикально-фашистское движение потерпела крах. В любом случае Италия не пережила событий совершенно иного национального и международного контекста, похожих на события в Испании — тоже католической стране, где гражданская война являлась также и религиозной войной, разделившей не только большинство населения на сторонников и противников духовенства, на верующих и неверующих, но и само духовенство на большую группу сторонников генерала Франко и позиции Ватикана и воинственное меньшинство баскских священников.

И наконец, еще несколько слов по поводу гражданской войны. Достаточно мощное партизанское движение также возникло в регионах, где с политической и военной точек зрения Республика Сало отсутствовала, например, в так называемых «оперативных зонах» альпийских районов и на Адриатическом побережье, которые фактически были аннексированы Третьим рейхом. Это тем более примечательно, что речь идет о «белых», т. е. католических регионах.

Указанные замечания уже представляют собой существенное ограничение интерпретации движения Сопротивления как гражданской войны. На самом деле это не препятствовало периодическому проявлению эпизодов сродни гражданской войне, когда одни итальянцы сражались против своих сограждан, воевавших самостоятельно или вместе с немцами. А значит, в большей степени проблему представляют характер и значение этих столкновений. В зонах подконтрольных немецким войскам, т. е. единственных, где возникло движение Сопротивления, конфликт так и не обрел характерные для войны черты, за исключением нескольких последних дней, а представлял собой партизанские акции или войну разрозненных отрядов, использовавших тактику засад и рейдов. Настоящих сражений не происходило, если не считать преувеличений историографов движения Сопротивления и официальных мемуаров. Как в одном, так и в другом лагере силы участников были ограничены. Истина заключается также и в том, что сами по себе большие потери не являются характерной чертой гражданской войны[543], и все же количество павших в ходе борьбы итальянского движения Сопротивления несравнимо с миллионами жертв гражданской войны в России, с сотнями тысяч погибших в испанской и югославской войнах и с 150 тыс. павших в войне в Греции[544] — стране, где проживало всего 7 млн человек. Таким образом, я не понимаю, на чем основывался Р. Де Феличе, когда утверждал, что «в 1943–1945 гг. в Италии происходила гражданская война, по размаху и драматичности невиданная дотоле в других странах»[545].

Расчеты этого историка для оценки предположительного числа сражавшихся в «гражданской войне» представляют лишь незначительный интерес, тем более что речь шла о неоднородных армиях, как было показано Л.