снегом, который так приятно отзывался своими ледянящими касаниями на дрожащих плечах, которые оказались уже вскоре окутаны ледяной крошкой, словно плащом. Я вдыхала едкую, горькую гарь, что разлеталась по воздуху, покрывая все на своем пути и медленно оседая на грязном, но пышном снегу что проседал под тяжелой поступью, вызывающей скрипы. Я ощущала, как тревожно было вокруг, воздух застыл на месте, словно ожидая чего-то, сердце билось быстрее, хотя ничего не происходило, я даже не могла осмотреться, настойчиво борясь с слепотой. Только снег, как последний оплот спокойствия, медленно ложился на землю, укрывая ее грязным одеялом, сшитым словно из обрывком последнего рабского тряпья. Рядом раздалось быстрое, отчаянное дыхание, пораженное болезненной хрипотой и болью, которое сопровождалось медленными шагами по снегу и тяжелыми, резкими ударами стали о дерево, которое все никак не поддавалось ему. Приложив еще больше усилий, я наконец раскрыла глаза, сбрасывая с них налипший снег да грязь. Стремительно оглядываясь вокруг и ощущая, как постепенно, тело начинает пронзать леденящий душу холод, мне стало не по себе от ощущения запертости и отсутствия даже малейшей возможности пошевелиться. Я стояла посреди бескрайних полей из снега, раскинувшимися по миру словно бесконечный океан грязи, не имеющий ни конца, но края, но внезапно, прямо рядом со мной, словно в насмешку, вырвался из земли темный, кривой лес. Возвышаясь надо мной подобно статуям, он перекрыл собой затянутое дымом небо, полностью скрыв от взгляда тусклую луну и гаснувшие звезды. Его толстые деревья, изнемогающие от множества болезней и жуков, ползущих по ним и врезаясь в гнилую древесину, сплелись между собой в подобие единого организма, живущего в невероятном союзе, но являясь при этом лишь ужасной системой, пораженной странным грибком растущим повсюду на коре. Стоило только жукам коснуться его, как насекомое замертво падало наземь, становясь лишь гнилью, которая уйдя в землю, заново накормит наросты, поразившие деревья. Среди веток, сотканные из человеческой коже и костей, болтались из стороны в сторону гнезда внутри которых на меня злостно вглядывались окровавленные взгляды воронов, клюв которых подергивался, окрашенный в алый цвет и внутри имеющий гниющее мясо. Чуть отведя взгляд от странных, уродливых деревьев, растущих словно невпопад и случайно, вырываясь из-под земли в самых случайных местах, я смогла заметить огромное кострище, дым от которого заслонил собою небо и разнес гарь по всему миру. Оно находилось в километрах позади, но виделось так четко, словно я могла дотянуться до него рукой… сложенное из поваленных бревен, кусков стен и разломанной на доски мебели, подожженное уже давно, но продолжающее дымиться, успевшее сожрать в себе сотни, сотни тел, прах от которых взметнулся к небесам, словно рой мелких, агрессивных насекомых, оно оставалось печальным памятником недавней казни, которая явно, не принесла этому миру облегчения. На остатках деревни виднелись заброшенные укрепления и оставленное оружие в земле оружие, воткнутое в мягкую грязь, на каждом из них болтались алые платки, с порванными краями. Среди обезображенных обликов сожженных, выделялись убитые чьими-то ожесточенными ударами. Их тела раскроило на двое, многие лежали словно иссеченные демонами, разорванные ими на куски, из их черепов вытекало мясо и плоть, глаза вывалились, грудь раскололась, обнажая растоптанное мясо. Единственное, что продолжало трепыхаться среди уничтоженной деревни, так это порванное в клочья знамя с изображением Легиона Северных волков. Мое сердце замерло, картинка сошлась воедино, все стало понятно, но несмотря на это, мне нужно узнать правду, понять, точно ли выводы верны. Сделав тяжкий вздоху и вновь поежившись от холода, я аккуратно повернула голову по направлению к источнику хриплого кряхтения, борясь с одолевающим тело холодом, идущим от костей прямо к коже... А после, к разуму и сердцу.
Напротив меня, в окропленной кровью броне стоял Аколит, имеющий более человечный цвет лица, и куда лучшее телосложение, не изуродованное горбом и иссохшей кожей. Но несмотря на все, было видно, что жизнь покидала его столь стремительно, как только могла, не задерживаясь в бренном теле. Его волосы опадали с черепа с каждым ударом топора о дерево перед ним, безумный взгляд устремился к поваленному бревну, которое он нещадно дробил топором, вознося его к луне с каждым взмахом, лик которой заволокли темные тучи пепла и снега, еще не успевшего стать опороченным пеплом. Кровь текла с его тела, из ран на шее, груди и плечах, огонь оставил на ботинках разводы, около локтя и вовсе добравшись прямо до плоти, обнажив пульсирующую в полумраке плоть, на губах застыла гримаса ужаса, в зубах остались ошметки плоти и грязь, безумные зрачки недвижимо смотрели вперед, будто вообще не осознавая, что происходит, но при этом зная, куда ему нужно двигаться. Но это было не самым худшим. Его вторая рука держала на себе обгорелое тело девочки, возраст которой не превышал мой... А скорее всего, оказался даже меньше. Кожа осталась лишь остатками пепла и угля, которая держалась на костях только из-за мороза, что сковал момент смерти, ее мертвый взгляд закрытых под векамм зрачков замело снегом, волосы лежали трухой на стальной броне аколита. Иссохшие руки остались на груди, где лежало бездыханное тело кота, с яркими, золотыми зрачками, что светились в ночи, оставшись единственным, что имело в себе хоть какую-то жизнь. Все это было столь неправильно, столь отвратительно и попросту пугающее, что за бурей эмоций, которые родились в душе за мгновения, я практически упустила самое главное. Это была моя наставница, та самая, которую долгое время я считала человечнее, чем юношу, которую практически боготворила, слушая ее проповеди, наставления и вникая в суть вещей, под ее руководством, значит, все это время, она была мертва? Тогда... Как… я вновь перевела растерянный взгляд назад, видя, как догорающее пламя костра медленно льстица к небесам, вознося к луне сотни призрачных обличий, сливающихся с блеклым светом, что поглощал их без остатка… и как десятки облаченных в тяжелую броню воинов, шагают среди праха и пепла, собирая обрывки знамения, пытаясь заново скрепить его на обоженном, окровавленном шесте. Аколит наконец прорубил дерево, падая на колено и тяжело дыша, словно вот-вот готовясь умереть. Лезвие разрезало черный снег, разбавляя его черной кровью, пальцы разжали обледеневшую ручку топора, медленно утирая со лба капли пота и аккуратно проверяя сохранность тела на своей руке. Стальная перчатка оставляла на коже лица мелкие порезы и ссадины, но мертвый взгляд юноши ясно давал понять, что подобное не имело уже никакого значения, боль стала для него обыденностью. Медленно поднявшись с земли, он выдернул топор, опуская его на плечо, стряхивая
