Книга На Фонтанке водку пил - Владимир Рецептер

О «Войне и мире» ждите сообщений через некоторое время.

Не будете ли Вы в ближайшее время в Ленинграде?

Было бы хорошо с Вами лично поговорить.

Уважающий Вас

Подписи нет, но, как показало дальнейшее развитие событий и новое посещение Р. рукописного отдела Пушкинского дома, это был Рувим Шапиро…

— Сережа, как складывалась жизнь «Мольера»? — спросил Р. Юрского, имея в виду его спектакль.

— У него вообще не было жизни, — сказал Ю. — Никогда не было.

— То есть как?..

— Он прошел сто семь раз. Но театр всегда жил двойной жизнью. Зимой — дома, а весной и летом — на гастролях. «Мольер» не выезжал никогда. Было два таких спектакля: «Горе от ума» и «Мольер».

— Во МХАТе «Мольер» прошел всего семь раз… А сколько раз шло «Горе»?..

— Я сыграл сто тридцать семь раз, а ты шестьдесят или чуть больше [40]. Всего около двухсот. Но если бы был двухсотый спектакль, была бы отметка…

— Сергей, я хочу задать тебе вопрос, — сказал Р. — Когда я уходил сначала в отпуск, а потом совсем, был разговор. И Гога сказал: «Я надеюсь, что играть „Мещан“ вы не откажетесь». Я сказал: «Конечно». И играл, уйдя, и потом, после его смерти…

— Я понимаю твой вопрос, — сказал Ю. — Ничего такого не было. Я ушел, и всё как отрезало. К этому времени я сыграл «Цену» сто девяносто девять раз и был уверен, что на двухсотый меня позовут. Этого не было. «Мольер» шел до последнего месяца, это было в конце 77-го. Монтировщики подарили мне деревянную медаль, вырезанную из сцены…

— Сегодня я побывал в двух архивах, — сказал Р.

— Я никогда не занимался историей, — сказал Ю.

— Понимаю, — сказал Р. — Но это история «Мольера»…

— Я читал старую книжку о театре, — сказал Ю. — Толстая, страниц четыреста. В меру этой книжки я и знаю историю. И потом, я же ученик Евгении Владимировны Карповой. Но в архивах я не бывал…

— Я нашел обсуждение «Мольера» на художественно-политическом совете в 31 году, — сказал Р. — Это нельзя спокойно читать. Это — продолжение пьесы, это Брат Сила и Брат Верность, это — Кабала святош…

— Да, в этом театре случалось многое, — сказал Ю.

— Хорошо бы сегодня выпить, — сказал Р.

— Сегодня можем это сделать врозь, — сказал Ю., — а в другой раз вместе.

Говорили по телефону, Юрский был в Москве, а Рецептер в Петербурге.

— Когда начнем? — спросил Р.

— Я думаю, через полчаса, — сказал Ю.

— Давай через час, я успею дойти до дому.

— Давай, — сказал Юрский. — Что ж, будь историком!..

— Поздновато, — сказал Р. — Но иногда вхожу в роль Лагранжа…

— Обнимаю, Володя!..

— Обнимаю, Сережа, привет Наталье!..

Наталья была пронзительно хороша, репетируя Арманду, как будто Булгаков писал прямо для нее. Она вынашивала ребенка и роль, дитя было от «Мольера», и, подходя к этой сцене, она сияла, а он…

Бутон уходит.

М о л ь е р (закрыв за ним двери на ключ). Целуй меня.

А р м а н д а (повисает у него на шее). Вот нос, так уж нос. Под него не подлезешь.

М о л ь е р снимает нос и парик, целует Арманду.

А р м а н д а (Шепчет ему). Ты знаешь, я… (Шепчет ему что-то на ухо.)

М о л ь е р. Моя девочка… (Думает.) Теперь это не страшно, я решился. (Подводит ее к распятию.) Поклянись, что любишь меня.

А р м а н д а. Люблю, люблю, люблю…

Потом появлялась Эмма Попова в роли Мадлены. Она была заряжена прошлым и будущим, каждое появление грозило взрывом…

Эмма не могла переиграть и жила правдиво, как тигрица. Но в ней гудела трагедия, и трагедия ее ожидала…

Мы все восхищались ею, быть может, немного боялись. И поделом. Даже Паша Луспекаев опасался Эммы…

«Страшный ты человек, Мольер, я тебя боюсь», — говорила она низким голосом, и странная тревога заливала зрительный зал…

Полушутя, полусерьезно мы повторяли за ней при случае, подставляя нужное имя: «Страшный ты человек, Мишель, я тебя боюсь…»

Ее не побоялся Александр Гладков, и это было счастливое для них время, подарок судьбы за все испытания — ее одиночество, его лагеря… Р. повезло: он еще тогда прочел рукописи Гладкова о Пастернаке и Мейерхольде, когда их никто не читал.

Когда Гладков умер, Эмма сожгла его письма, из которых вышла бы пьеса покруче «Милого лжеца»…

Почти двадцать лет мы играли с ней в «Мещанах» брата и сестру. Такого родства на сцене не даст мне никто. Мы были открыты друг другу до дна. Даже когда за нее играла другая актриса, Р. видел Эмму…

Трагедия жила за спиной, дома…

Сын, странный мальчик… Такой одаренный… Помните, в «Даме с собачкой» герой Баталова возвращается домой, семья и гости в сборе, и мальчик, сынок, стоя на стуле, читает «Стрекозу и муравья»?.. Это Эммин мальчик. Эммин и режиссера Нолика Бирмана. Наума Бирмана, «Хронику пикирующего бомбардировщика» помните?.. Это его фильм.

Но сын, странный мальчик, помолись!.. Жены его и дети, и неспособность к труду… Его нездоровье, ее нездоровье, и ее мама Нина Ивановна, бывшая актриса, давно лежит…

Холодильник совсем пуст, рыжий котенок не хочет знать своего места, везде гадит…

Странности, заявления об уходе, которые Гога складывал в стол…

Болезнь, ранний побег со сцены, бедность, бедность, беда…

Кажется, это сын сказал ей об Ирине в «Трех сестрах»:

— Ты слишком стара для этой роли…

И она отказалась ее играть. И Татьяны в «Мещанах» стала стесняться…

Такая смертельная впечатлительность…

Она и раньше сама отправлялась в больницу, почувствует, что пора, и — ходом на Петроградскую, в психиатрический дом, что всегда назывался желтым. А однажды Гога ее спас, написал теплое письмо прямо в больничную палату: Эмилия Анатольевна, Эмма, вы мне нужны, начинаем репетировать «Игру в карты», главная роль для вас…

Она воспрянула, мигом поздоровела, репетиции, репетиции, сцена, свет. Эмма Попова играет… «Ах, как пылали жирандоли!»

Нина Горлова, преданная душа, реквизитор с фотокамерой, полжизни, кажется, Эмме отдала, верный друг и летописец, сказала:

— Эмма была не одна, было три Эммы: светлый ангел, больная женщина и дьяволица…