Книга Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари - Сергей Кузнецов

…1) необходимо проверить, кто посещает этот музей и дом отдыха, 2) проверить целесообразность существования этого музея, 3) обратить серьезное внимание на заявление и просьбу крестьян, которые просят открыть в этом доме сельскохозяйственный техникум, мотивируя это тем, что их в старое барское и царское время угнетали и эксплуатировали эти князья и сейчас этот дом не посещают рабочие. А наши дети не могут попасть в высшие учебные заведения… Произвести расследование с политической и экономической точки зрения. Моя просьба этот музей уничтожить и этот дом в 113 комнат использовать целесообразнее, по просьбе крестьян. Потому что сейчас детей крестьян мы не должны учить заводскому и фабричному ремеслу. Когда мы перестраиваем сельское хозяйство, то и нужно их учить этому».[306]

В этой описи марьинских вещей наиболее любопытен пункт 50, скромно оценивающий, вероятно, все же не мраморный, а гипсовый (работы Гишара) скульптурный бюст графа А.П. Строгонова

До весны 1930 года музею удавалось сдерживать подобные атаки, но затем сложный и запутанный клубок проблем, где доминировали мировой экономический кризис и внутриполитическая борьба в СССР, заставили его отказаться от прав на Марьино. Впрочем, книги и картины начали покидать имение еще раньше.

В октябре 1928 года Уполномоченный Народного комиссариата просвещения предложил Русскому музею допустить эксперта Госфонда H.A. Юдина и двух англичан для осмотра библиотеки усадьбы Марьино.[307] Согласно домовой книге, 19 и 20 октября в имении действительно побывали два англичанина — Лесли Фридерикович Чондей (именно так, на русский манер, был записан этот человек) и Персиваль Мьюр, а также американец Андрей Уалей. В ближайшие два года иностранные издания были переданы в «Международную книгу», Институт Маркса и Энгельса, Бакинский университет, Государственную центральную книжную палату, ноты — в Музыкально-исторический музей Советской филармонии для организации Государственного музыкального музея (в настоящее время хранятся в Кабинете рукописей Российского института истории искусств).

Так было уничтожено книжное собрание Марьино.

6 января 1930 года Хомутов получил полномочия передать АО «Госторг» (Акционерному обществу государственной торговли) предметы для Госфонда. 30 марта Главнаука распорядилась усадьбу ликвидировать и передать здание Облоно.

Чугунные столбы и цепи были сданы в Рудметалл, где бесславно закончили свое существование. «Мраморная книга» Е.И. Есакова вместе с другими альбомами попала в Русский музей. Гипсовый бюст графа Александра Павловича (вместе с «тумбой» — постаментом) был продан в ГУМе за 25 рублей, мраморный — оказался на строгоновском аукционе 1931 года в Берлине, где был приписан французскому скульптору и определен как изображение графа Павла Александровича. После аукциона вещь исчезла.

Документ, подводящий черту под историей усадьбы

20 апреля 1930 года директор ГРМ разрешил передать «Антиквариату» вещи маршала Л. Даву — главные исторические сокровища и гордость владельцев, — они были признаны имеющими экспортное значение. Эта акция поставила точку в истории «Хомутовского» периода усадьбы.

После отказа Военного ведомства 5 октября 1930 года имение Марьино передается Ушаковской опытной станции при Геологоразведочном-геофизическом институте.

Князья Голицыны в тот момент уже были за границей. Княгиня Александра Николаевна обосновалась в Будапеште, где жила ее вторая дочь Мария (1895–1976), с 1921 года супруга венгерского графа и мать четырех дочерей. Именно там, в столице Венгрии, А.Н. Голицына в начале 1930-х написала свои воспоминания, которые адресовала, прежде всего, Аглаиде.

Семейная жизнь старшей дочери приносила вдове самые большие огорчения. За вторым мужем последовал третий, ставший отцом Семена Ивановича Унковского.

Княгиня Александра Николаевна навещала также Алеку (Александру), дожившую до 101 года и имевшую, пожалуй, самые блестящие партии среди всех сестер. В 1928 году она стала супругой князя императорской крови Ростислава Ростиславовича, сына великих князей Ростислава Александровича и Ксении Александровны. Хотя десять лет спустя у четы родился сын Ростислав, в 1944 супруги развелись, и в 1949 году Александра вышла замуж за Лестера Армора (1895–1970), одного из богатейших людей Америки, владельца «Armour Meat Packing Company». Супруги были большими любителями тенниса и бефстрогонов. Об особом рецепте семейного блюда, изобретенном княжной, говорилось выше. В декабре 2006 года она скончалась.

Там же, в США, прожил свою жизнь князь Николай (1903–1981), который имел прекрасный дом на озере Мичиган к северо-востоку от Чикаго. Пиком карьеры уважаемого брокера биржи стало владение князем офисом в Sears building — самом большом небоскребе Америки. У князя было три дочери.

Степень разрушения здания. На транспоранте, размещенном на руинах дома, написано: «Здравствуй, пионерское лето!» Во флигеле располагался детский дом. Фото 1960 г.

Княжна Екатерина (1896–1988) в эмиграции вышла замуж за капитана британской армии Джеймса Кэмбелла. Их сын, также Джеймс, родился в 1925 году в Стирлинге — небольшом городке близ Глазго. Там же на севере Великобритании урожденная княжна Голицына работала после развода с мужем, занимая важные посты в различных газетах. В начале 1930-х она перешла на радиостанцию ВВС и переехала в Лондон. Не избежала развода и София (1901–1996), прожившая шестнадцать лет с бароном Иоганном Вольфгангом Конрадом фон Либигом.

Главной потерей княгини Александры Николаевны после смерти горячо любимого Фрумоши (Павла Павловича) был сын Сергей (Гунчик), оставшийся в Советской России. После ареста вместе с матерью в 1920-м и года в тюрьме в связи с попыткой побега в Финляндию, он оказался в Саратове, где пытался заработать на жизнь работой переводчика в различных организациях. После покушения на Воейкова в 1924 году «бывший князь» был вновь арестован, но освобожден через две недели. В 1927 году Сергей Павлович нашел себя как актер, работая с 1930 по 1935 год в Одесском русском драматическом театре. В роковом 1937 князь переехал в Николаев, где его арестовали и вскоре расстреляли по приговору «тройки».

В 1936 году Марьино занял детский дом. Разумеется, он не мог сосуществовать с храмом, который превратили в клуб. Передача здания произошла 9 октября, то есть почти точно сто лет спустя после перестройки П.С. Садовникова.