Книга Зеленый Марс - Ким Стэнли Робинсон

Она часто срывалась на Мишеля. Ее раздражало его спокойствие, и она обвиняла его в неискренности. Ей казалось, что его пресловутая гармония с окружающим миром не стоит и ломаного гроша. Неужели годы, проведенные с Хироко, ответили на все его вопросы?

– Это ты виноват, – говорила она ему с нажимом, надеясь на ответную реакцию. – Ты ушел, когда я нуждалась в тебе. Ты не сделал свою работу!

Мишель не обращал внимания на ее вспышки гнева и разговаривал с ней как с ребенком, пока она не выдыхалась и не умолкала.

Он перестал быть ее терапевтом, он давно стал ее любовником, а если ты не можешь разозлить любовника, то какой вообще в этом смысл? Майя видела ужасное положение, в которое ставила себя, когда ее партнер одновременно являлся ее терапевтом: объективный взгляд, тихий голос Мишеля и его профессиональная манера сохранять дистанцию порой коробили ее. Невыносимо было находиться под судом стороннего наблюдателя, который был выше всего этого и у которого не было ни проблем, ни душераздирающих неконтролируемых эмоций. Ей хотелось опровергнуть его терапевтическую логику и разрушить его принципы.

Однажды она не выдержала и заорала:

– Я убила их обоих! Я загнала их в ловушку, чтобы они сцепились между собой! Мне нужна была власть над ними! Я сделала это специально, а от тебя не было никакого проку! Поэтому ты тоже виноват!

Он бормотал что-то, начиная испытывать беспокойство. Наверное, он понимал, что вскоре разыграется шторм, такой же, как тот, который приходил в бассейн через горы Геллеспонт. Она засмеялась и дала ему пощечину, а когда он попятился, сильно толкнула его.

– Давай, трус, защищайся! – кричала она, пока он не убежал на балкон и держал дверь закрытой, упершись в нее пяткой.

Он отвернулся от нее, смотрел на деревья и изрыгал проклятия на французском, пока она яростно колотила в дверь. Наконец она разбила оконное стекло, и осколки градом посыпалось у него за спиной, он рванул дверь на себя, все еще глухо ругаясь по-французски, а она вытолкала его вон.

Но обычно он просто ждал, когда она устанет и разрыдается, и тогда он начинал говорить с ней по-английски, что означало вернувшееся к нему спокойствие. А чуть позже, со слегка раздраженным видом, он начинал очередную терапевтическую сессию.

– Смотри, – пояснял он, – мы все тогда находились под огромным давлением, осознавали мы это или нет. Мы оказались, если можно так выразиться, в искусственной и очень опасной ситуации. Имелись сотни вариантов, при которых мы все могли погибнуть. Мы должны были добиться успеха. Некоторые из нас справлялись с напряжением лучше прочих. Я справлялся не так уж хорошо, как и ты. Но мы уцелели. И давление никуда не делось, что-то поменялось, но что-то осталось прежним. Но, если хочешь знать мое мнение, сейчас мы справляемся лучше. По большей части.

Затем он выходил из дома, сидел в кафе у обрыва и час или два нянчил рюмку с бальзамом из черной смородины, рисовал на планшете силуэты лиц, едкие карикатуры, которые стирал тотчас по завершении. Иногда Майя присоединялась к нему и угрюмо сидела рядом с рюмкой водки в руке. Как бы объяснить ему, что иногда ей и впрямь помогала терапия и она снова начинала чувствовать подъем? Какие слова найти, чтобы не получить в ответ слабое сардоническое пожатие плечами, унылое и подавленное?

Хотя он все и так знал. И прощал.

– Ты любила их обоих, – говорил он, – но по-разному. Но тебе в них кое-что не нравилось. Но, что бы ты ни делала, ты не можешь нести ответственности за их поступки. Это был их выбор, ты являлась лишь фактором.

Ей становилось легче, когда она слышала это. И она продолжала сражаться. Все будет хорошо. Ей станет легче на пару недель или, по крайней мере, на несколько дней. Прошлое было истрепано, продырявлено. В ее голове трепыхался разрозненный набор образов, но в конце концов она забудет те годы навсегда. Хотя самые прочные воспоминания наверняка останутся, потому что они скреплены болью и раскаянием. Чтобы забыть их, понадобится больше времени, даже если они так разрушительны, болезненны и столь бесполезны. Да! Они бесполезны.

Лучше сосредоточиться на настоящем.

Думая об этом как-то раз днем, она долго смотрела на фото юного Фрэнка у раковины. Ей казалось, что надо снять и выбросить его снимок. Убийца. Надо сосредоточиться на настоящем. Но ведь у нее тоже руки в крови. Именно она и подтолкнула Фрэнка к убийству. Если кто-нибудь кого-нибудь вообще к чему-то подталкивает. В любом случае они стали соучастниками. Поразмышляв еще немного, она решила не трогать фото.

Прошло несколько месяцев. Она давно привыкла к марсианской смене дней и ночей. Недели сливались воедино, и шестимесячные сезоны стали обыденностью. Ну а фотография Фрэнка постепенно превратилась в важную деталь обстановки, вроде подставки для каминных щипцов, или деревянных лопаток, или меднодонных кастрюль и сковородок, или кораблика под парусами с солонкой и перечницей. Порой ей казалось, что она находится не в своей квартире, а на сцене, где все подготовлено для нового акта пьесы. И какой бы постоянной она ни была, однажды ее снесет, она исчезнет полностью, как исчезли все прошлые сцены, когда она шла к очередной реинкарнации. Или нет?

В марсианском году было двадцать четыре месяца. Первое число часто приходилось на понедельник, а затем наступал следующий месяц – все с тем же извечным понедельником. Иногда Майя думала, что это цифра зафиксирована там навсегда. Правда, после длительной, почти бесконечной трети марсианского года начинался другой сезон и другой месяц, Он состоял из двадцати семи дней, и его первое число падало на воскресенье! Через какое-то время эти воскресенья тоже казались вечной нормой, и так продолжалось месяц за месяцем, а марсианский год делал свой медленный оборот.

Она знала, что за пределами Эллады открыли еще несколько значительных водоносных слоев, и все усилия полностью переключились на их разработку. Швейцарцы создали так называемый «ходячий трубопровод», сделанный специально для Эллады и для областей Великой Северной равнины. Хитроумные швейцарские приспособления равномерно распределяли подземную влагу по поверхности, и можно было покрыть основание бассейна, не создавая ледяных гор прямо у выходов водопроводов, как предполагалось изначально.

Майя отправилась с Дианой, чтобы самой посмотреть на одну из этих труб в действии. С дирижабля, парящего над конструкцией, трубы были поразительно похожи на лежащие на земле садовые шланги, извивающиеся туда-сюда под высоким давлением разбрызгиваемой воды.

На земле все было еще более впечатляющим, даже странным. Трубопровод был огромным и величественно перекатывался по слою гладкого распределенного льда, приподнятый над ним на пару метров приземистыми пилонами, оканчивавшимися большими лыжами понтонов. Трубопровод передвигался вперед со скоростью в несколько километров в час благодаря давлению воды, извергаемой из сопел. Сама же вода направлялась в конструкции под разными углами, регулируемыми компьютером. Когда трубопровод соскальзывал до крайней точки своего изгиба, двигатели поворачивали сопла, а он притормаживал и менял направление.