Книга Красный лик. Мемуары и публицистика - Всеволод Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но почитав сию статейку дальше, я утешился. Нет, читатели, положение наше ещё не так безнадёжно плохо, как, казалось мне, было сначала. Оказывается, при всей неодобрительности моего труда — «автор его преследует определённые, нисколько не нелепые цели».
И я должен сознаться, что упомянутый нахамкес действительно понял мои заветные желания и определил их довольно верно; и это уже большая заслуга, хотя я неоднократно писал об этом ясно и определённо.
Он пишет: «Иванов сознательно направляет свои строки не к заграничному, оскудевшему деньгами, волей и чувствами эмигранту… Он ищет другого читателя внутри нашей страны…».
Вот это-то обстоятельство и обидело так нашего уважаемого скриба; за 11 лет великой и бескровной, он, дай ему Бог здоровья, серьёзно уверовал, что он и ему подобные писучие молодцы захватили в полон навсегда российскую словесность и расправляются с ней по-свойски. Они и впрямь уверовали, что обывательский и мужичий ум и здравый смысл съел чёрт, и для подкрепления этого обстоятельства повсюду кажут на палке чучело эмигранта, при всех регалиях, снабжённого особой нагайкой, пугая им честной народ.
Привыкши владеть пришибленной Белокаменной, они и впрямь думают, что русские, счастливо находящиеся за границей, пишут только для собственного взаимоуслаждения и воспоминания о прошлом и генерал Краснов на белом коне есть единственный эмигрантский властитель дум.
Нет, Кольцов! Если вы кое-чему понаучились в истории с революцией 1789 и других годов, если опыт парижской коммуны использован вами, то опыт Бурбонов и нас кое-чему научил; да кроме того, мы, зарубежные писатели, никак не можем понять священности ваших прав на то, чтобы скакать по просторам российским и проповедовать то, что не лезет ни в какие ворота. И мы хотим попасть на российскую территорию и уже проповедовать то, что само лезет в любые мужичьи ворота. Должно быть покончено с монопольностью вашей проповеди!
Это обстоятельство и рассердило Кольцова. Он бы желал полюбовной развёрстки на том основании, что речи эмигрантских журналистов — речи эмиграции, а советских — России; но живёт, несмотря ни на какие революции, старая латинская пословица — habent sua fata libelli pro capite lectoris — имеют свою судьбу книги в зависимости от головы читателя.
Писания Кольцова, конечно, не имеют никакого значения за рубежом ГПУ, а вот моя книжица могла бы найти читателя в России, как об этом компетентно свидетельствует сам Кольцов:
— Его желанный слушатель — притаившийся и сейчас слегка обнаглевающий контрреволюционный обыватель, злостно настроенный интеллигент, мелкий буржуа с нетрудовым доходом, или тот же буржуа на советской службе…
Это уже хорошо.
* * *
Итак, в чём дело, как говорит Харбин.
Дело в том, что Кольцов сердится оттого, что моя книжечка может стать чрезвычайно неприятной для соввласти. И Кольцов произносит знаменательные слова, к которым должна прислушаться русская эмиграция:
— Харбинский Иванов прокладывает новые пути. Он нащупывает рынок с другой стороны. Он учитывает реальные обстоятельства… Брошюрку с портретом Ленина на обложке можно спокойно держать на столе и даже в учреждение принести и, хихикая, прочесть с сослуживцами…
Известная этика готтентотов: если я у тебя съел корову — это хорошо, если ты у меня — это плохо… Если Кольцовы под разными соусами лезут по всему миру, маскируясь в наиболее защитные цвета, то это одно дело… Но Кольцов возмущён, когда — «можно, подмалевав образ Ленина, уцепившись за его величие и превратив в нечто среднее между Петром Великим, Стенькой Разиным и патриархом Гермогеном, разводить черносотенство с видом поклонения перед победами большевизма…».
Слава Богу, Юпитер сердится!.. Значит, и мы кое-чему выучились и кое-что позабыли…
— Ах, Иванов из «Гун-Бао», — продолжает с оттенком крокодильей лирики Кольцов, — где же вы были раньше?.. Догадайся вы насчёт «неслыханных прибылей» (при протекционной системе, при пренебрежении к жизни рабочих. — В. И.), убеди вы «молодых русских капиталистов», — чего доброго оскандалился бы Маркс со своими теориями, не нужен был бы Ленин…
— Ах, господин Кольцов из «Правды», — скажу я. — Вашими словами говорит сама истина. Скажите, пожалуйста, положа руку на сердце, если оно ещё у вас осталось и не заменено партбилетом, — скажите, а разве Маркс не оскандалился во всей Европе именно поэтому? Разве там не обошлись превосходнейшим образом без Ленина и, конечно, обойдутся?
Превосходнейшим образом обойдутся! Да и обходятся. А вот мы не обошлись, и в этом есть некоторый род исторической обречённости. Поэтому, пожалуйста, не мерьте на свой собственный «метр», не считайте, что если я так писал о Ленине, то только для того, чтобы соблазнить одного из ваших малых, над которыми вы куражитесь, заткнув им рот; я писал для того, чтобы отметить некоторую степень объективной истины.
Для вас эти кадры «бывших помещиков, жандармских офицеров да бывших фабрикантов, ныне прозябающих в скромных совторгтолстовках», о которых вы пишете, — человеческая пыль, которую вы легко и свободно топчете ногами; для меня — это реальные живые люди, с горячей кровью, нисколько не хуже вас.
Даже больше, они, массы их, должны понять нехитрую штуку, что если одним дано захватить власть так, как захватил её Ленин, то и другим можно проделать тот же эффектный трюк, но не для того же, для чего захватывали те, в хвосте за которыми вы сейчас бежите, не для «эксперимента в планетарном масштабе», а для строительства действительно спокойной, мирной жизни, трудовой, равной, культурной…
И Ленин исторически нужен был для того, чтобы русский народ оценил необходимость правильности устройства государства и пришёл к выводам, отмеченным вашим совпоэтом:
Наша народная речка — тиха и прекрасна, насколько ваша размашиста, шумна и бестолкова. Я должен сказать, что то, что делаете вы, — не отличается умом, несмотря на грандиозность.
Что ж, история знает грандиозные глупости!
Был на Руси умнейший человек К. П. Победоносцев; но были и глупые консисторские чиновники. Был умный, хитрый и сумевший захватить власть у нескладного истерика Керенского — Ленин; но вы все — вы хвост Ленина (помните хвост Робеспьера?) — вы только консисторские чиновники, эпигоны, проматывающие то, на что поднялся размах Ленина, над которыми хохочет весь мир.
Да и вами, как его последователями, я, действительно, очень недоволен, как пишете вы. Народ должен иметь возможность трудиться, быть обеспеченным продуктом своего труда, нетрудящийся из трудящихся есть люмпен-пролетариат, и цена ему грош, и нельзя ему отдавать на правёж всего государства — вот наша «речка». И на этой речке сияют тихим светом всегдашние идеалы Руси — покорливость, находчивость, лукавство и благочестие, всё то, на что вы подняли руку и, конечно, не уничтожили, а только затушевали, покрыли, как тончайшая нефтяная плёнка может покрыть иногда глубокие воды нашей Волги.
