Книга Над Тиссой. Горная весна. Дунайские ночи - Александр Авдеенко

Прошла минута, другая, а он безмолвно смотрел на нее, удивлялся, радовался, узнавал и не узнавал Марию. Ее серые, смеющиеся, с лукавинкой глаза, ее черные, высоко взметнувшиеся брови, ее зовущие губы. Но где же ее спецодежда, ее монашеская ширма? Сбросила? Если бы навсегда! Вот так, без черной скорлупы, и должна жить. Добра дивчина!

- Чего ты на меня уставился, Вася? Не узнал?

- Трудно узнать. Ишь какая!..

- Хуже стала или лучше?

- На человека похожа.

- Только похожа? Плохо видишь, Вася. Приглядись!

- Ладно уж… Давно пригляделся.

- А может, тебе кажется, что пригляделся, а? Может, ты видишь только то, что близко, на самой поверхности лежит, а? Может, ты самого главного и не видишь?

- А что у тебя главное? - Гойда осторожно, не поворачивая головы, пытливым взглядом окинул ущелье Медвежьего потока.

- Не бойся. Никто нас тут не увидит. Тихое место, безлюдное.

- А чего мне бояться?

- Как же! Ты человек ответственный, чистый, стоишь на страже государственной безопасности, а я - мазаная-перемазаная, черная кость, огородное пугало.

Гойда нахмурился.

- Ладно, хватит тебе прибедняться! Лучше расскажи, как это ты успела в такой короткий срок переобмундироваться? Где рясу сбросила?

- В кустах. - Мария достала из корзины черную одежду, показала ее Гойде. - Вот. Влезу в нее, как с тобой расстанусь… Вася, не отворачивайся! Почему ты в глаза не смотришь?

- А зачем? Что я увижу в них интересного? Господа Бога? Мать игуменью? Свечи? Кресты?

- А ты загляни - такое увидишь… Ну! Боишься?

Он повернул к ней голову, презрительно прищурился.

- Ну, вот!..

- Лучше смотри!

Гойда не выдержал ее взгляда. Махнул рукой, отвернулся, чтобы не заметила Мария, как обожгла его щеки прилившая к ним кровь.

- Ничего путного не вижу.

Поток клокотал, пенился, шумел, переливаясь с камня на камень. Снежный холодок-невидимка клубился над ним. Такие места любит форель.

Гойда размотал лесу, достал из жестяной коробки ком засохшей кетовой икры, скатал приманку, нанизал ее и, выбрав сравнительно тихий, прозрачный омуток, забросил на его середину крючок.

Мария набрала охапку сушняка, сложила аккуратным островерхим шалашиком, сунула под него хрусткий, пересохший мох.

- Вася, можно костер разжечь? Люблю я на охотничий огонь смотреть.

- Разжигай, если любишь.

- А спички есть?

Он кинул через плечо спичечный коробок. Она подхватила его, и через минуту в ущелье потянуло душистым дымком, затрещали сучья валежника, и спину Гойды пригрело жаркое пламя.

- Хорошо! - Мария засмеялась. - Славно! Иди и ты сюда, Вася! О деле поговорим.

Гойда не сразу бросил удочку. Подошел к костру ненадолго. Покурит - и снова будет рыбачить.

Не хотел смотреть на Марию, а смотрел. Щеки ее разрумянились от огня. Глаза полны радужного свечения. Маленькие аккуратные уши насквозь прозрачны, розовые-розовые, вот-вот вспыхнут.

- Ну, какое у тебя дело? - спросил он.

- Успеется дело. Не подгоняй… Васенька, славненький мой!.. Четвертый год я с тебя очей не свожу. Никакой надежды не было, а я все-таки смотрела… Все твои рыболовные места изучила, все твои тропки-дорожки известны. Знаю, что ты любишь, с кем дружишь. Все, все о тебе знаю!

- Так уж и все?

- А чего не знаю - сердцем угадываю. А ты почему не умеешь гадать, а?

Руки ее были солнечно-теплыми, ладони пахли горной мятой.

Гойда зажмурился. Прошло немало времени, пока он осмелился взглянуть на девушку, пошевелить губами.

- Мария, я хочу тебе сказать…

- Говори!

- Я давно хочу у тебя спросить, кто загнал тебя в эту монастырскую тюрьму?

- Сирота я. Некуда было деваться. С двенадцати лет в монастыре.

- Раньше, до советской власти, сиротам некуда было деваться. А теперь? Все дороги перед тобой открыты. В колхоз. На табачную фабрику. На виноградники. В лесничество. Вольная птица ты, а ползаешь.

Мария тяжко, по-старушечьи вздохнула, но глаза ее сияли радостно, молодо.

- Одна у меня дорога, Вася. Привыкла я к монастырю, привыкла всем угождать: и Богу, и игуменье, и Марте Стефановне, и старому, и малому. И тебя буду слушаться.

- Ты вот вспомнила эту… Марту Стефановну. А к ней как попала?

- Игуменья отдала меня в аренду. Хозяйка хорошо платила монастырю.

- И ты терпела? Да разве ты продажная вещь? Ты ж человек.

- Я святая дева, Вася. Божий человек. Все терпеть должна.

- Где ты живешь? В какое время? Десять лет свободой пользуешься. У нас теперь только тот не стал человеком, кто не захотел. И бывшие банкиры и помещики работают. Кулаки стали колхозниками, фабрикант зарабатывает хлеб на собственной фабрике простым рабочим. Все Закарпатье честно трудится. А ты… И не надоело тебе быть черным пугалом? Неужели не хочется жить, как все люди? Неужели не хочется стать обыкновенным человеком? Че-ло-ве-ком!

Мария улыбнулась, тронула свои волосы, плечи.

- А разве я не человек? Посмотри, все у меня на месте: глаза, нос, голова, руки, ноги, губы…

- Я с тобой серьезно, Мария. Брось придуриваться! Зачем позвала? Что понадобилось святой деве от безбожника? Говори!

- А я уже все получила, что хотела.

- Да?… Интересно, что же ты получила?

- Не бойся, ты не в убытке. Насмотрелась на тебя, поговорила с тобой - вот и все. Больше ничего мне не надо от тебя. Давай теперь о деле поговорим.

- Ах, Мария!.. - Он взял ее руку, приложил к своей щеке. - Не пойму я тебя: то притягиваешь, то колешься, то умница, то…

Она отстранила от себя Гойду.

- Не надо. Давай, говорю, на дело перейдем.

- Какое там еще дело! - раздраженно, почти сердито сказал он. - Брось свои выдумки, ни к чему они теперь.

- Нет, Вася, ничего не выдумываю… В монастыре объявился новый служка. Караулит виноградники, а заодно и лечит их. Добрый мастер по этому делу. Седой. Морщинистый. Глуховат. Прихрамывает на правую ногу… Игуменья приголубила его.

- Ну? - поторопил Гойда замолчавшую Марию.

- Не довелось тебе его видеть?

- Нет, не видел. Откуда он появился? Когда? И почему тебя заинтересовал?

- Постой, все расскажу… Молчаливый он, этот виноградный лекарь! Богомольный. Постный. Все крестится, на каждом слове Бога вспоминает. Вина не пьет. Не ругается. На монахинь глаз не поднимает. Игуменью почитает, словно она богородица.