Книга Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Бавильский

Кроме меня о «Фаусте» друзья предупредили огромное количество народа, так что очередь к немцам вышла внушительная. Запоминающаяся.

………………………...............

По периметру немецкий павильон окружен решетками, внутри бегают черные псы и лают. Играют друг с другом. Задираются.

Ожидание нагнетается невероятно – очередь слушает мощный саундтрек, доносящийся изнутри, и волнуется. Если вокруг театра есть дополнительный театр, представление обязательно получится. Его не унести с собой, не перенести в другие стены, оно может существовать только здесь и сейчас, с этими исполнителями (я прочитал, что они танцоры, последователи Пины Бауш) и этими зрителями.

Интереснее всего, конечно, каков был расчет создателей «Фауста».

Думали ли они об «элитарной штучке» для редких знатоков, зевающих в белом кубе, или же заранее ваяли нетленку, взявшую в этом году главную награду биеннале – «Золотого льва»?

Есть некоторое противоречие в камерной, интимной истории, которую показывают, и толпами алчных людей, обступающих исполнителей буквально со всех сторон. Здесь, думаю, и заложено самое важное в авторском замысле.

Вообще-то немецкий павильон практически пуст. Все три его зала – центральный и два боковых, закрытых от посетителей, – белы. Во внутренних стенах сделаны большие, точно витрины, окна, сквозь которые можно наблюдать за тем, что происходит внутри. Другая новация павильона – стеклянный пол, под которым тоже происходит часть действия.

Видимо, самая что ни на есть бессознательная, так как этюды, которые показывают пять перформеров, балансируют на грани осознанной жизни и дикой хтони, постоянно выплескивающейся через края.

Главная задача их – быть абстрактными энергетическими сгустками, максимально наполненными пограничными состояниями.

За сорок минут представления, промелькнувшего в один миг, прожигается маленькая жизнь, что требует полной самоотдачи – поэтому все исполнители молодые и харизматичные. Правда, сила их в ходе показа «Фауста» проявляется по-разному.

………………………...............

Расскажу только то, что видел, так как импровизированные сценические площадки, где появлялись актеры (гомункулы? ангелы? обычные люди, раздираемые страстями? сами эти страсти?), мгновенно становились непроходимыми. Буквально не протолкнуться.

Первую сцену, полностью прошедшую в подполье, в заоконном зале №1 я пропустил.

Подключился в тот момент, когда первый артист вылез из-под стеклянного пола отгороженного зала в общее пространство и заскочил на приступочку.

Парень на жердочке стоял гордо, как Каин и Манфред, когда через ту же щель в полу вслед за ним поползла любовная пара, мужчина и женщина.

Вцепившись друг в друга и при этом не выпуская айфоны из рук, октябрьские любовники поползли по полу, не обращая внимание на столпотворение вокруг.

Постепенно действие переползло в центральный зал, где никакое стекло уже не отделяло этих практически беззащитных существ от праздных наблюдателей.

А нас же много, и мы бесцеремонно нацелились на то, как на наших глазах люди заводят невеселые прялки. Исполнители то сплетаются, то расплетаются, вызывая огонь (внимания? любопытства? похоти?) на себя.

Подобно гаммельнскому крысолову, каждый из актеров увлекает толпу за собой, и сотни глаз, десятки камер бесстыже фиксируют происходящее. Одетых, но как бы голых, бесстрашных людей.

Тут же еще, вместе с драматическим натяжением, и саундтрек нарастает, незримый звукорежиссер постоянно поддает низких частот так, что слезы наворачиваются.

Потому что, с одной стороны, сопереживаешь им, пунктирно рассказываемой телами истории (и, значит, конечно, думаешь о себе, о собственных страстях, которые выжигают изнутри напалмом), а с другой – понятно: наблюдатель не может совпасть с объектом своего наблюдения. Тела исполнителей натренированы и изощрены так, что эмпатия к тому, что они бессловесно делают, включается автоматически. Это не танец и не набор упражнений, но спонтанные психофизические реакции и разнокалиберные движения, якобы подразумевающие нарратив. Каждый из нас складывает его в собственное повествование. Тем более нам не объясняют, что вообще происходит, из какой жанровой или дискурсивной точки движется и куда. Сам решай.

Так я, честно говоря, все сорок минут и раздваивался, побеждая слезы в зародыше. Я был в этот момент точно на распутье – именно тогда мне нужно было выбрать жанр восприятия «Фауста»: взять сторону исполнителей и расчувствоваться или же остаться при исполнении. При камере.

………………………...............

Я выбрал второй вариант, так как к этой минуте первый парень слез со своей жердочки, вновь оказался под стеклянным полом, где начал раскидывать медяки.

Пошла часть про деньги, про социальные отношения, про соотношение лица и личины, личности и внешних масок.

Ее я рассмотрел чуть хуже, так как западные интеллектуалы (а кто еще способен практически два часа простоять в очереди за удовольствием непонятного свойства?) работают локтями и плечами ничуть не хуже соотечественников.

Правда, в отличие от «наших», западные люди полностью уверены в своей правоте и не обращают внимания на соседей. Эмпатию они отключают за ненадобностью, вот как электричество.

Перформеры между тем изображают что-то вроде модного подиума – зрители образовали длинные проходы крест-накрест, по которым немецкие артисты ходили какое-то время.

Потом они стали утрированно раскланиваться, точно дураки, бьющие поклоны. Не боясь разбить себе лбы.

После снова сцепились в любовной изысканной позе, совсем как на какой-нибудь ренессансной картине (таких аллюзий на классику, кстати, в их движениях было достаточно много), медленно продвигаясь и перетекая друг в друга в преддверье третьего зала.

В нем оборудовано что-то вроде прозекторской – с металлическими столами и кранами, из которых ребята прицельно поливали друг друга водой.

Но не так, как в немых черно-белых короткометражках: вода словно бы и была главным выражением их чувств, их настоятельной потребности в других людях.

У кого-то в женщине, у кого-то в мужчине, так как одна гомосексуальная пара сцепилась прямо в воде прозекторского стола, изображая тяжеловесные, не без насилия, мужские движения.

Другой парень поливал девушку, точно она фонтан и из нее должна бить постоянная струя.

Когда все вымокли и начали просачиваться в общий зал для финального построения, один из перформеров взял в руки швабру и начал яростно собирать воду за всеми. Будто бы убирал, чистил, драил свою планету, освобождая ее вообще от любых следов.

После чего все они, одетые в хламиды с капюшонами, выстроились в ряд, а потом ушли сквозь дверь в стене.

………………………...............

Мне было интересно, как же они закончат представление, а они, значит, ушли в народ – на улицу, где продолжала, на зависть близлежащим павильонам195, волноваться очередь: успеют их запустить внутрь на следующее представление или же нет. Там же, помимо честной очереди, заходившей в павильон сбоку, была еще и центральная дверь, куда натекла толпа халявщиков, не желающих тратить время на ожидание, но крайне заинтересованных: «Зачем сюда стоит так много людей?»