Книга В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945 - Вальтер Варлимонт

В последние дни немцы вздохнули свободнее. Мы должны сделать так, чтобы за этим облегчением не последовала летаргия, летаргия – неправильное слово, я имею в виду уныние. Они снова вздохнули. Одна мысль о том, что мы опять наступаем, приободрила немецкий народ. И если это наступление сможет продолжиться, как только мы добьемся первых реальных крупных побед, – а мы их добьемся, потому что наше положение не отличается от положения русских в 1941-м и 1942 годах, когда все было против них, когда у них был громадный фронт, но, когда мы перешли к обороне, они смогли медленно оттеснить нас назад путем ограниченных наступательных действий, – если немецкий народ увидит, что это получается, можете быть уверены, он пойдет на любые жертвы, на которые только способен человек. Они откликнутся на любой призыв. Их ничего не испугает – ни мой приказ о новом налоге на одежду, ни о налоге на что-нибудь еще, ни призыв мужчин, молодые мужчины придут с энтузиазмом. Немцы отзовутся. Должен сказать, этот народ ведет себя так здорово, как можно только мечтать. Нет лучше народа, чем наши немцы. Отдельные плохие примеры – лишь исключение, подтверждающее правило.

В заключение я хочу обратиться к вам с призывом приступить к этой операции со всем энтузиазмом, всем вашим жаром и всей вашей энергией. Это операция решающая. Ваш успех автоматически принесет успех второй операции. Успех второй операции автоматически приведет к ликвидации угрозы на левом фланге[286] нашего наступления. Тогда мы действительно выведем из строя войска противника на Западном фронте. Тогда мы увидим, что произойдет. Тогда там окажется еще 45 немецких дивизий, и я не уверен, что он сможет долго им противостоять. Мы еще будем хозяевами своей судьбы.

Теперь, когда наступление назначено на канун Нового года, я хочу сказать, что особенно благодарен всем тем штабам, которые провели гигантскую подготовительную работу и взяли на себя громадный риск ответственности за эту операцию. Я считаю очень добрым предзнаменованием то, что такое оказалось возможным. На протяжении всей германской истории новогодняя ночь всегда служила добрым знаком для нашего оружия. Для противника эта новогодняя ночь станет неприятным сюрпризом. Он не празднует Рождество, он празднует Новый год. Не может быть лучшего начала нового года, чем нанести ему такой удар. И когда в день Нового Года по всей Германии разлетятся вести о том, что мы опять наступаем в другом районе, и наступаем успешно, немецкие люди скажут себе: пусть конец старого года и оказался скверным, но новый год начался хорошо. Это хороший знак на будущее. Господа, мне хотелось бы пожелать каждому из вас лично удачи.

Господа, еще один момент: секретность является предпосылкой успеха этой операции. Тот, кто не должен знать об этой операции, тому о ней знать не надо. Тот, кто должен знать о ней что-то, будет знать лишь то, что ему нужно знать. Тому, кто должен о ней что-то знать, не следует говорить о ней раньше, чем это необходимо. Это приказ. И не разрешается приближаться к фронту никому, кто об этой операции осведомлен и может попасть в плен. Это тоже приказ».

Прежде чем операция в Эльзасе (кодовое название «Северный ветер») смогла как-то повлиять на обстановку в районе главного удара на севере, Гитлера заставили в начале января 1945 года прийти к выводу, что «продолжение операции в Арденнах больше не имеет перспектив на успех, поскольку группе армий «Б» противостояла уже половина всех сил противника». Всякое продвижение в Эльзасе тоже вскоре застопорилось, но прошло несколько дней, пока советникам Гитлера удалось убедить его, что это действительно конец всем его амбициозным планам на Западе. Только 14 января, за день до возвращения ставки в Берлин, военный журнал штаба оперативного руководства ОКВ наконец признал, что «инициатива в районе наступления перешла к противнику».

Отличившаяся огромными человеческими и материальными жертвами история войны на Западе подходила к концу.

Глава 2

От разложения к капитуляции

Подходящим вступлением к описанию последнего этапа войны является разговор между Гитлером и генералом Томале, начальником генеральной инспекции танковых войск. Он состоялся в «Адлерхорсте» в ночь с 29 на 30 декабря 1944 года. Гитлер превзошел сам себя, грезя наяву на радость себе и другим. Тогда он заявил (фрагмент № 30):

«Не так давно я прочитал том писем Фридриха Великого. В одном из этих писем (это было на пятом году Семилетней войны) он написал: «Я начинал эту войну с самой лучшей армией в Европе; теперь я имею навозную кучу. У меня больше нет руководителей, мои генералы ни на что не способны, офицеры не командуют, войска никуда не годятся». Его оценка была ужасающей. Но тем не менее этот человек выдержал войну. К тому же, если почитать оценки состояния русских войск, они тоже никуда не годятся. Но они не останавливаются. Так что главное – в вечных человеческих качествах, качествах, которые в действительности являются основой военной профессии. Военные качества не проявляются сами по себе, если упражняешься на песочных макетах. В конечном счете они проявляются в способности выстоять, в упорстве и решительности. Вот главный фактор в любой победе. Талант – ненадежная вещь, если только он не базируется на упорстве и фанатичной решительности. Вот что самое главное в человеческой жизни. Люди с блестящими идеями, планами и т. п. так ничего и не достигнут в итоге, если они не обладают сильным характером, упорством и решительностью. Иначе они просто полагаются на удачу. Если все идет хорошо, они тревожатся; если дела плохи, они впадают в уныние и тут же все бросают. Так мировую историю не сделаешь. Мировую историю можно делать только в том случае, когда кроме высокого интеллекта и всесторонних знаний, кроме постоянной боевой готовности человек обладает к тому же фанатичной решимостью и смелостью своих взглядов, что может сделать его хозяином над самим собой. В конечном счете главное для солдата чувствовать в критическую минуту, что тот, кто им командует, обладает такими качествами. Некоторые не любят такого, это плохие солдаты. А хорошие солдаты понимают, что они играют какую-то роль; они говорят: «Почему нам приходилось нести все эти жертвы? Но мы просто обязаны и дальше идти на это, до тех пор пока не кончится война». Это бесспорно. Никто не может держаться вечно. Мы не можем, противник не может. Вопрос лишь в том, кто дольше продержится. Дольше должен продержаться тот, кто поставил на карту все. Мы все поставили на карту. Если противник скажет однажды: «С нас достаточно», с ним ничего не произойдет. Если Америка скажет: «Мы уходим. Точка. У нас больше нет солдат для Европы», ничего не произойдет. Нью-Йорк останется Нью-Йорком, Чикаго по-прежнему будет Чикаго, Детройт по-прежнему будет Детройтом, Сан-Франциско по-прежнему будет Сан-Франциско. Ничего не изменится. Но если мы скажем сегодня: «С нас достаточно», мы перестанем существовать. Германия перестанет существовать».

Вот неплохое изложение Гитлером общей политико-стратегической концепции, которую вынашивала германская верховная ставка в конце войны. Проще всего она выражалась призывом не опускать руки «за пять минут до двенадцати», как это произошло, по теории национал-социализма, в 1918 году. Но для человека, который управлял судьбой Германии, тот период, когда решения относительно войны и победы говорили сами за себя, был окутан туманом его бесплодных политических и военных мечтаний. На первом плане была его убежденность в том, что вражеская коалиция потерпит крах, и он все время полагал, что находит этому новые свидетельства. Во-вторых, его «вера» базировалась на нашем «чудо-оружии»; оно являлось великим достижением немецких инженеров и специалистов, но не было основания думать, что оно окажет молниеносный или даже скорый решающий эффект, сравнимый с тем, что позднее был достигнут с помощью первой атомной бомбы. Между тем как весь народ, так и вермахт оставались в неведении относительно реальной ситуации. Их последние силы подстегнули пропагандистская форма изложения требования западных союзников насчет безусловной капитуляции[287] и, хотя и с большей осторожностью, сообщения об ужасах, творимых русским сбродом после вхождения Красной армии в Восточную Пруссию.