Книга Кронштадт - Евгений Войскунский

Но лодки не прошли.

Эффективность бомбежек оказалась ниже ожидаемой. А кроме того, слишком опасались немцы «отважных и отчаянных» (по выражению одной нейтральной газеты тех дней) командиров советских лодок. Крайне строги были директивы Берлина. Так или иначе, разрушенные бомбежками участки противолодочного рубежа быстро восстанавливались. Были усилены корабельные и авиационные дозоры. Все наличные средства своих и финских военно-морских сил бросили немцы на то, чтобы сделать непроходимым барьер, перегородивший Финский залив.

Несколько подводных лодок погибли в начале кампании, пытаясь форсировать этот барьер. Вероятно, им удалось пройти первую, гогландскую, позицию. Но вторую, нарген-порккалауддскую, лодки не одолели. Запутывались в сетях? Подрывались на минах? Подвергались бомбежкам? Наверное, и то, и другое, и третье. Никто не знает, как гибнут подводники…

В июне военный совет флота отменил задачу, поставленную бригаде подводных лодок. Законы войны суровы. Наиболее активная в сорок втором году часть флота в сорок третьем оказалась вынужденной выжидать изменения об щей обстановки на театре.

И тогда оперативная задача нарушения морских сообщений противника была возложена на авиацию.

В первый период обороны Ленинграда и в сорок втором году балтийские летчики вели борьбу в тяжелых условиях. Они были прикованы главным образом к сухопутным участкам обороны — на морском направлении их боевые действия по необходимости носили ограниченный характер. Не хватало сил. Сказывалось количественное преимущество немецкой авиации и превосходство противника по части скорости и дальности полетов. Но в сорок третьем году наступил перелом. Летчики Балтфлота пересаживались со старых тихоходных машин на новые самолеты: истребители — на «Ла-5» и «Як-1», бомбардировщики — на «Пе-2» (в просторечии — «пешки»). A еще появились «Ил-2». «Железным Густавом» прозвали немцы эту бронированную машину, сеявшую смерть и ужас. Модификация «Ила» оказалась наиболее подходящим самолетом для ударов по морским коммуникациям противника на Балтийском море.

Это был бомбардировщик дальнего действия «Ил-4», способный пронести бомбовый груз или одну торпеду на расстояние до тысячи двухсот километров. «Ил-4», сменив прежние тяжелые бомбардировщики «ДБ-3» (тоже «ильюшинские»), поступили на вооружение 1-го гвардейского минно-торпедного авиаполка КБФ. Летчики этой части имели серьезный опыт дальних действий, в том числе и опыт первых налетов на Берлин в сорок первом году. Теперь воздушной гвардии ставилась задача — выйти на Балтику.

Не по воде, так по воздуху…

Задача была очень непростая. «Ил-4» уже спустя несколько минут пересекал линию фронта, и весь его дальнейший полет проходил над территорией и акваторией, контролируемыми противником. Но уже первые крейсерские полеты показали, что задача выполнима. И понеслись, скользя по серо-голубым балтийским просторам, быстрые тени торпедоносцев. Летчики настойчиво искали цели — и находили. Торпеды, сброшенные с неба, чертили смертоносные дорожки к бортам немецких кораблей. Не только торпеды. В том году балтийские торпедоносцы освоили и особый вид бомбометания: атакующий самолет шел на бреющем полете на высоте топов мачт судна, сбрасывалась тяжелая бомба, она продолжала полет, плашмя касалась поверхности воды и рикошетировала, обрушивая на судно всю мощь взрыва. Это бомбометание получило название «топмачтовое».

За лето и осень сорок третьего года летчики 1-го гвардейского минно-торпедного авиаполка потопили 46 транспортов противника. Не удалось немцам обезопасить свое мореплавание на Балтике.

А в Финском заливе активно действовала штурмовая авиация. В сорок первом году каждый крупный корабль Балтфлота подвергался частым атакам с воздуха. Теперь наступила крутая перемена. Корабли противника — немецкие и финские — испытывали сильное давление штурмовой авиации, потопившей десятки сторожевиков, тральщиков, канонерских лодок. Торпедные катера вели активный поиск кораблей противника в операционной зоне КМОРа, главным образом в шхерном районе к северу от Лавенсари и на юге — в Нарвском заливе. Групповыми атаками они потопили 15 кораблей и четыре подорвали. Кроме того, торпедные катера выставили сотни мин на вражеских коммуникациях.

Все лето и осень не утихала катерная война. Редкий день обходился без стычек морских охотников с шюцкоровскими катерами. Белые ночи и темные ночи перекрещивались цветными трассами огня…

Флот боролся на морских рубежах обороны в предчувствии скорых перемен. Неся потери и одерживая победы, флот пытался разжать, раздвинуть тесное блокадное кольцо. Флот готовился наступать. В Кронштадте формировалась новая — 260-я отдельная бригада морской пехоты. Ее сокращенное название — 260 ОБМП — кронштадтские остряки расшифровывали так: 260 раз Обойти Балтийское Море Пешком. Разумеется, это было преувеличение, бригаде предстояло высаживаться на далеких от устья Невы берегах.

Наступление! Это слово носилось в воздухе. Пружина, сжатая до отказа, была готова мощным рывком разжаться, распрямиться…

В октябре Ставка утвердила план снятия блокады.

Петровский остров — длинная и узкая полоска земли, зажата с юга Малой Невой, а с севера — Малой Невкой и речкой Ждановкой. На Малую Неву глядят приземистые старые корпуса фабрики «Канат» — бывшей фабрики англичанина Гота, основанной давненько, в царствование Павла I. Ивовая и Ольховая улицы ограничивают «Канат» с боков, а с севера — Петровский проспект, что тянется вдоль всего острова. По ту сторону проспекта — территория пивоваренного завода «Красная Бавария». Здесь и еще заводы.

Но в сорок третьем году не дымили заводские трубы на Петровском острове. Схваченные зимней стужей, промерзшие до старых фундаментов, темные корпуса «Каната» погрузились в глубокий сон.

В декабре их сон был разбужен голосами, топотом сапог, рокотом моторов. Сюда, в глухой уголок Ленинграда, к пристани перед фабрикой «Канат», стекались войска. Здесь шла погрузка на корабли.

В ту зиму корабли не дали замерзнуть дельте Невы. Ночами по темным дымящимся фарватерам среди торосистых льдов шли из Ленинграда и с Лисьего Носа корабли с войсками — в Ораниенбаум.

В ночь на 31 декабря базовый тральщик «Гюйс», уже совершивший несколько таких рейсов, стоял в Малой Неве у пристани близ «Каната». Козырев, в шапке со спущенными ушами, смотрел с мостика на темную человеческую реку, растекающуюся по корабельным сходням и палубам. Доносились отрывистые команды, изредка — смех или ругань. То тут, то там синие вспышки фонариков выхватывали из тьмы чье-то суровое лицо, заиндевевшие усы, черный автомат на груди, плиту миномета, а то и лошадиную морду. Мороз стоял лютый, похожий на морозы первой блокадной зимы.

За кормой «Гюйса» грузились другие корабли — тральщики, буксиры, сетевой заградитель.

— Помощник! — Голос у Козырева тоже замерз, пришлось прокашляться. — Помощник! Сколько принято людей?

Толоконников, у сходни распоряжавшийся погрузкой, крикнул:

— Около трехсот, товарищ командир!

Текла человеческая река, шаркали сапоги по сходне. Толоконников в слабом свете фонарика всмотрелся в лицо армейского офицера, наблюдавшего за погрузкой своего батальона. У офицера был крупный красный нос, белые от инея брови и усы.