Книга Никон - Владислав Бахревский

– Помоги!

Нифон налег, натужился, и крышка стола подалась, повернулась на своей оси. За спиной раздался тяжелый, тихий скрежет: стена раздвинулась.

Руки Кренделями первым скользнул в тайник. Здесь была просторная комната. Стояли сундуки с книгами, лежало, стояло и висело оружие.

– Эти книги, – сказал Руки Кренделями, – Паисий уже продал.

– Кому?

– Тем, кто зовут Никона Антихристом. Сговор уже был. Паисий ждет деньги.

Нифон взял из одного сундука «Служебник», открыл нужную страницу, прочитал:

– «Всех вас да помянет Господь Бог во царствии Своем». Этот служебник под запретом, в никоновском это место читается теперь по-другому: «Благочестивейшего государя нашего, царя и великого князя Алексея Михайловича и его благочестивую царицу Марию Ильиничну да помянет Господь Бог во царствии Своем». Оттого царь и любит патриарха.

Руки Кренделями побегал по комнате, подошел к большому сундуку в правом углу. Поднял крышку.

– Что там? – спросил «монах».

– Старые рясы! – хихикнул Руки Кренделями и принялся выбрасывать их вон из сундука.

Нифон не мешал ему.

Очистив сундук, Руки Кренделями сдвинул одну из досочек дна и потянул за открывшуюся ручку. Дно сундука подалось.

– Еще один тайник?! – удивился «монах».

Лестница вела вниз. Нифон достал спрятанный под рясу кинжал и нырнул вслед за проводником.

Они спустились в высокую и просторную палату. Руки Кренделями зажег свечи. В углу под балдахином стояла огромная кровать.

– Ах-ха-ха-ха-ха! – Руки Кренделями указывал на кровать и корчился от смеха.

– Что?

– Крыса!

На кровати сидела крыса.

– Здесь спала Карга еще тогда, когда звалась Красавицей. А теперь здесь спит крыса.

И он снова захохотал, упал на колени, ткнулся лицом в пол.

«Монах», не обращая на него внимания, огляделся. Вдоль стен – ниши. Одни замурованы, другие затворены железными решетчатыми дверцами. На дверцах тяжелые замки. Несколько ниш было пустых.

Руки Кренделями поднялся, подошел к одной нише, отворил дверь. Замка на этой двери не было.

В нише стоял кованый ларец. Руки Кренделями отбросил крышку.

– Вот они, наши слезы! – В сундучке лежали чешуйки-монетки. – Будешь полнехонек, и тебя под замок возьмут. А потом и замуруют. Слезки-то наши не тлеют, не ржавеют.

«Так вот они где, монастырские сокровища! – У Кудеяра даже голова закружилась. – Можно и пушки купить, и казаков поманить».

– Хочешь послушать, как Паисий своему дружку отпускает грехи? – спросил вдруг Руки Кренделями. – За этой кроватью еще один ход, прямо к месту исповедания. Ступай. Нынче у Паисия будет тот, кто пострашней самого Кудеяра.

– Это кто же?

– Атаман Шишка.

3

«Монах» попробовал отодвинуть кровать. Подалась.

За кроватью в рост человека резные иконы, одна к одной: Дмитрий Солунский и Георгий Победоносец.

Руки Кренделями вытянул из иконы металлический стержень.

– Ступай, святой отец! Отворены двери.

Нифон нажал на икону с Георгием, она подалась, открывая темный узкий ход. Пошел, держа наготове кинжал. Ход суживался, пригибал.

Идти пришлось ощупью, в полной темноте. И вдруг явственно услышал голос Паисия.

– Грехи твои тяжелы, сын мой. Но Бог милостив. Молись, и мы за тебя поплачем, попросим у Бога.

– Авва! Я слышал про одного разбойника, будто убил он много бояр и купцов и простых людей. Бог его жестоко наказал. Его согнуло пополам, а к ногам его на цепях были прикованы два тяжелых ядра. Разбойник еле двигался, но не перестал убивать богатых. И когда он убил семьдесят седьмого богача, вериги спали с него, а спина разогнулась. Бог простил его.

– Замолчи, глупый, слепой человек! – воскликнул Паисий. – Эту сказку придумали дурные люди, которые хотят погибели освященному веками государству и порядкам!

– Прости, авва!

– Думать надо. Бог дал тебе голову для того, чтобы ты думал ею…

– Прости, авва!

– Довольно слов, сын мой. Веруй – и будешь удостоен благодати. Мы тебя не оставим. Церковь позаботится о твоей душе. Слушай внимательно. Если у овец не будет умного вожака козла, они разбредутся и потеряют друг друга. Если ветер будет дуть овцам в спину, они повернутся к нему мордами и пойдут в пучину, и все погибнут.

– Овцам нужен пастух!

– Да, им нужен пастух! С пучком травы в одной руке и с бичом в другой. Иначе они погибнут сами и увлекут за собой других… Воспротивились воле патриарха можарцы. Бог поражает гордыню молниями. И если ночью на первый день Пасхи сия молния поразит Можары, стало быть, можарцы отпали от Бога к Антихристу.

– В первый день Пасхи – грех!

– Бич не спрашивает хозяина, ударить или не ударить овцу. Он – продолженная рука хозяина.

– Но, авва!

– Атаман, как только ноздри мои уловят запах дыма, ты получишь десять валашских лошадей невиданной красоты.

– Твоя щедрость безмерна!

– Ступай, сын мой. Я помолюсь за тебя.

4

– Ты слышал исповедь? – спросил Руки Кренделями, когда Нифон Саккас вернулся в сокровищницу.

– Слышал.

– Погуби Паисия! Пусть Никон посадит его на цепь, в каменный мешок, чтоб ничего он не видел перед собою – одни только камни черные. Пусть тьма сожрет его орлий глаз и плесень опутает, на живом, его кости!

Лицо Руки Кренделями сияло зловещим восторгом.

– Господи! – изумился Нифон Саккас. – За что же такая ненависть?

– За гордыню его проклятую! Пошли отсюда скорее. Как бы нас не хватились.

И, переваливаясь, бегом побежал, да крадучись, ногами не стуча.

Успели вернуться и книги достать из сундуков, когда от Паисия пришел монах спросить, не надо ли чего.

Нифон Саккас, подняв глаза от древнего свитка, улыбнулся.

– Как хорошо писали древние: «Истинна бо сущее есть. Аще бо истинна сущее есть, истинны испадение сущего отвержение есть. От сущего же Бог испасти не может…» Ведомо ли тебе, инок, чьи это слова?

– Грешен, отче. В знаниях немочен. У нас авва Паисий зело учен. А коли прикажешь мне святого учителя запомнить, я запомню.

– Ну, запомни, – согласился Нифон, – слова сии сказаны Дионисием Ареопагитом.

– Не Арием ли?! – насмерть перепугался инок, помянув имя человека, от которого пошла ересь.

– Не Арием, а Дионисием Ареопагитом. Сей богослов вселенской церковью любим.