Книга Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир - Дейдра Макклоски

может". Монах-попрошайка тоже имеет дело только с богачами и с удовольствием выслушивает исповеди людей с черствым сердцем, не способных по-настоящему сожалеть о своих грехах (вспомним "Придите, мастер Арно Тиссере, вы погрязли в такой роскоши!"), и "поэтому вместо плача и молитв / Люди должны давать серебро бедным монахам"²¹ и т.д. На протяжении всей "Повести" один класс обвиняет другой в жадности и лицемерии, дополненных похотью. Это, в конце концов, и есть главная шутка.

Вплоть до Реформации и в антиклерикализме вплоть до наших дней на обвинения в мирской коррупции купец отвечал, что, в конце концов, и священник в своем пышном облачении предается мирским удовольствиям, как и не должен. Папа Римский Франциск I в 2013 году отказался от шикарного жилья и маскарадных костюмов пап, чем поразил весь мир. Монах Чосера, любивший охоту, напротив, считает правила святого Бенедикта "старыми и несколько строгими": "он был лорд [примечание: лорд] упитанный и в добром уме".²² Персонаж "Купец" в "Сатире на три сословия в Шотландии" Дэвида Линдсея 1542-1544 годов, написанной через полтора столетия после Чосера, не защищает напрямую свою общественную полезность - как через два столетия после Линдсея в Шотландии, во времена Хьюма и Смита, он бы сделал это наиболее энергично - но большую часть своего сценического времени тратит на жалобы на персонажей-клириков, их многочисленные бенефиции (владение одновременно многими приходами без пастырского попечения над одним из них) и симонию (продажу церковных должностей).²³

Не следует увлекаться подобными литературными примерами. Как отмечает один из ведущих исследователей ранней итальянской коммерции, образное "изображение" купцов у Чосера, Боккаччо или других авторов "организовано сложной системой стереотипов и риторических образов, часто вытекающих из античных культурных моделей"²⁴ Например, одержимость купца в "Сатире" Линдсея грехами духовенства - стандартный для средневековой литературы поворот: одно сословие жалуется на другое, вместо того чтобы ответить на только что приведенные (предположительно, правдивые) обвинения в свой адрес. Это литературные произведения, имеющие, как говорят профессора литературы после Юлии Кристевой, "интертекстуальное" отношение к Горацию, Вергилию или чтецам Упанишад с их жалобами на погоню за богатством (при этом они, как, например, Гораций и Вергилий, прекрасно сидели на богатствах, заработанных своей поэзией и политикой в поддержку Августа). Литературные и другие тексты не являются в какой-то мере "объективными" репортажами с культурного фронтира. Тем не менее, историк Джеймс Дэвис, широко изучив свидетельства средневековой Англии, приходит к выводу: "Поразительно то, что в литературных и религиозных источниках практически нет положительных упоминаний о накоплении капитала, посредниках и розничных торговцах, предпринимательстве, развитии производства или даже экономическом росте"²⁵.

Спустя столетие после Чосера фламандско-английская пьеса "Эвримен" включает повторяющуюся метафору книги счетов жизни, из которой можно было бы ошибочно заключить, что коммерция и средний класс вызывают восхищение. Эвримен говорит Смерти: "All unready is my book of reckoning", а позже, когда он верит, что Киндред спасет его, "I must give a reckoning straight"²⁶ Его поступков в кредит недостаточно, как говорит сам персонаж по имени Good Deeds: "If ye had perfectly cheered me, / Your book of count full ready had be". Отправляясь в могилу, Эвримен говорит: "I must be gone / To make my reckoning and my debts pay."

Но вывод из всех этих разговоров о бухгалтерии к преклонению перед торговлей, конечно, ошибочен. Метафора баланса жизни перед Богом обычна во всех религиях, независимо от того, благосклонны они к буржуазной прибыли или нет. В частности, христианство, с самого начала враждебное коммерции, основано на метафоре искупления долга жертвой Христа. Греческое слово, используемое в Новом Завете для обозначения искупления, - аполутросис - было коммерческим (хотя, как отмечает историк Люк Гардинер, "изображение Маркионом Синопским [ок. 85-160 гг.] искупительных Страстей Христа как акта обмена, "покупки человечества у Творца", вызывало возмущение вплоть до поздней античности"²⁷). В конце пьесы Эвримен обращается к Иисусу: "Как ты меня купил, так и я тебя защищаю". И третьим из его земных товарищей, предавших его, после Братства и Родства, становится его любимый приятель Гудс. Эвримен сетует: "Увы, я любил тебя и веселился / Все дни моей жизни на товары и сокровища". На что Гудс отвечает, как в старые времена отвечал пророк Иоиль, и мессия Иисус, и до сих пор отвечают антиконсюмеристские клерикалы: "Это к твоей погибели, без лизинга, / Ибо моя любовь противоречит любви вечной". "Мое условие - душу человека убить". И это тоже, в древности, обычный литературный материал.

И все же. Эльза Стритман, обсуждая голландскую версию "Everyman", видит в тексте предреформационный акцент "на ответственности человека за справедливую жизнь" и приводит слова богослова Алистера Макграта о его сходстве с лютеровской доктриной священства всех верующих.²⁸ Первая, нидерландская версия была продуктом "риторских палат" в маленьких городах южных графств Лоу 1450-1550 годов, которые, по словам другого исследователя этого вопроса, были учреждениями, где "проявлялась самоуверенность состоятельных горожан" в противовес престижу придворной литературы Брюсселя или Гааги. "На социальном уровне редерихкеры [риторы] образовали освободительное движение [haut bourgeois] против аристократии.²⁹ "Материальная сторона жизни, - замечает Штритман, - не осуждается и не принижается как недостойная сама по себе, что было бы вполне уместно, если бы предполагаемая аудитория пьесы была не мирской монашеской, а [как это было в Брюгге и Левене] городской, активно занимающейся торговлей и банковским делом. . . . Жалоба на Elckerlijc [голландское название Everyman] заключается в том, что он накопил имущество и необычайно любит его. . . . [Неумеренное использование Божьего творения вызывает страшный гнев Творца".

Богатый человек может попасть в Царство Небесное, если он будет умерен в своем стремлении и использовании богатства". Экономист и историк интеллекта Якоб Винер утверждал в 1959 г., что "эпоха Возрождения, особенно в ее итальянских проявлениях, принесла новые взгляды на достоинство купца, его полезность для общества и общую законность умеренного стремления к богатству через торговлю, если купец, достигший богатства, использует его со вкусом, либерально и с заботой о благосостоянии и великолепии своего города". Сегодня, по крайней мере, за пределами развращающих теорий экономистов Макса У., большинство нормальных людей считают постыдным для торговца стремиться к богатству неумеренно, экстравагантно, безвкусно, нелиберально, не заботясь о благосостоянии бедных и великолепии города. Поговорите об этом с чикагскими Прицкерами, наследниками состояния Hyatt, например, с Дженнифер Прицкер, которая финансирует центр военной истории и субсидирует гендерные исследования. Или посетите маленький городок Маскатин на юго-востоке штата Айова, где миллионеры давали и дают деньги Университету Айовы.

Но Винер ошибся, упустив из виду средневековые прецеденты этической буржуазии, и, следовательно, ошибся, приписав эти изменения