Книга Еще один круг на карусели - Тициано Терцани

Мои вылазки в «большой мир», особенно в Нью-Йорк, на «передовой рубеж» западной цивилизации, укрепили меня в мысли, что решение человеческих проблем не может исходить от разума, поскольку именно разум по большей части сам эти проблемы и порождает.

Разум породил культ эффективности, а он неуклонно изгоняет из нашей жизни все человеческое и разрушает землю, от которой мы зависим. Мы все еще продолжаем верить, что насилие можно одолеть другим насилием — и за этим «гуманным» насилием опять-таки стоит разум. Разум стоит за оружием, которым мы торгуем все активнее, а потом удивляемся, что в мире не прекращаются войны и дети продолжают гибнуть под пулями и снарядами. Разум стоит за циничной бесчеловечностью экономики, которая вбивает беднякам в голову мысль, что в один прекрасный день их ждет богатство, но в действительности богатеи богатеют, а бедные беднеют, и пропасть между ними растет с каждым днем.

Разум, который сам по себе принес нам немало пользы и способствовал нашему благосостоянию, особенно материальному, теперь поработил нас и держит в оковах. Мы больше ни во что не ставим наши эмоции и интуицию, мы разучились понимать язык сновидений, и вот теперь разум заставляет нас мыслить и говорить исключительно на собственном языке.

Разум изгнал из нашей жизни тайну, заставил нас забыть о сказках, феях и волшебницах, которые так украшали наше пресное существование.

Но есть ли альтернативы? Я сам чувствовал ограниченность этих «альтернативных путей». Такие слова, как «сердце», «интуиция», «энергия», всегда оставляли меня холодным. И все-таки, ввиду тех бед, к которым привел нас разум с его объективными истинами, мне казалось, что следовало бы исследовать область, пусть ненадежную, «субъективных истин». Чтобы найти не альтернативу разуму, но, как и в медицине, нечто дополняющее.

Уже понятно, что разуму и «продуктам его деятельности» таким, как идеологии и религии, так и не удалось, действуя во внешнем мире, сделать человека лучше; там все равно царит разобщенность и насилие. Так не разумным ли было бы заглянуть в самого человека и поискать другое решение? Возможно, оно под носом, возможно, мы сами — решение, если вырваться из оков стереотипного, предвзятого мышления, от нашего «псевдознания», чтобы вернуть себе свободу воображения, вернуть пространство для взлета нашей фантазии.

Иногда кажется, не был и я исключением, что оставить твердую почву разума и ступить на зыбучие пески «не-разума» — это риск. Но не забывайте, что с этим риском мы знакомы. Ведь любовь — разве не отрицание логики и разума?

Тогда почему бы не отдаться чувству, как мы делаем это, влюбляясь? Почему не отказаться от привычных, заученных до автоматизма приемов рационального сознания, лежащего в основе всего нашего видения мира?

— Скажи мне, что есть Истина? — спрашивает монах настоятеля.

— Сначала ты одним глотком должен выпить всю воду из реки, — отвечает тот.

— Но я ведь уже это сделал.

— Тогда я тебе уже ответил.

Это пример типичного «отказа от логики» у дзэн-буддистов; они этому отказу отдавались с истинной страстью, ибо тоже ощущали, что лишь вне привычного способа мышления они смогут поймать Конечную, Истинную Реальность.

Именно медитирующие дзэн-буддисты, сначала в Китае, в монастыре Шаолинь, потом в Японии, где эта традиция сохранена, развили идею коана. Коан — это некий парадокс, недоступный рациональному сознанию; некий вопрос на первый взгляд абсурдный, на который, как кажется, нельзя дать логичного ответа. Но именно в этом и заключается смысл.

Вот история самого знаменитого коана.

Молодой монах видит, что его старшие товарищи по утрам и вечерам входят в комнату настоятеля Мокурая, чье имя уже само по себе парадокс — оно означает «Беззвучный Гром». Молодой монах ревнует, он считает, что Мокурай дает другим монахам особые указания касательно медитации. Однажды утром, собравшись с духом, он тоже входит в келью Беззвучного Грома.

— Нет-нет, ты слишком молод, уходи, — говорит настоятель, увидя его.

Юноша настаивает, и старик уступает:

— Ладно, придешь вечером.

Вечером молодой монах приходит к воротам Мокурая, три раза ударяет в гонг и входит в келью. Настоятель говорит ему:

— Представляешь себе хлопок ладонями? Хорошо. Тогда скажи, какой звук производит одна ладонь? Возвращайся, когда найдешь ответ.

Юноша в растерянности. Каждый день он приходит к учителю с новым ответом: это капля воды, падающая на камень; это мелодия гейши; это пение саранчи; это дуновение ветра. Столько разных ответов, и все неправильные. Ни один из этих звуков не похож на тот, что породит одна ладонь. Молодой монах совсем извелся. Он снова и снова бьется над ответом, то и дело впадая в отчаяние. Эти его мучения длятся больше года. Каждый день он перебирает в памяти все мыслимые звуки и, наконец, однажды утром бежит к Мокураю.

— Учитель, я нашел ответ: это звук, что не звучит, это тишина.

— Молодец, юный монах, так и прозвучит одна ладонь. Решение на виду, но найти его было трудно; в этом и заключается настоящая цель коана. Весь секрет — не в самом ответе на вопрос, а в процессах, происходящих в сознании. В поисках решения молодой монах пережил разные чувства: высокомерие, обиду, отчаяние, гнев к Учителю, чтобы в итоге обрести покой, который и подтолкнул разум за предел привычного, обыденного, прямолинейного мышления, позволил ему думать иначе… Даже перестать думать, просто увидеть вещи такими, какие они есть: одна ладонь не хлопает.

Сознание — плод времени. Это копилка опыта, оно оперирует тем, что знает и, в силу своей природы, не выходит за пределы известного. Поэтому сознание, достигнув своего рационального предела и не находя решения на основании имеющегося опыта, отступает. А медитирующий способен переступить эту черту, совершить скачок, который позволяет рассмотреть проблему иначе. Сегодня это может быть представление о звуке, который является беззвучием, завтра — представление о Конечной Реальности, о тайне «Запредельного», тайне непознаваемого, которое всегда шире того, что доступно познанию, как говорил Старец.

Часто такое происходит и в жизни: когда проблема кажется неразрешимой, вдруг неожиданно находится решение, причем за рамками обыденной логики.

Именно думая о коанах, я и понял однажды вечером, что вопрос «Кто я?», над которым я бился три месяца кряду в ашраме и с которым пришел сюда, наверх, — в сущности и есть коан, да еще какой — всем коанам коан! Несмотря на все слова Упанишад и «Гиты», этот вопрос приводил в действие вовсе не мыслительный процесс, который должен был привести к ответу — даже ответу из Веданты («Ты есть То»); он давал повод для сомнений в собственной сущности. Ответ — в самом вопросе; в том, что ты осознаешь, что ты — не твое тело, не твои занятия, не то, что ты имеешь, не взаимоотношения с другими; это даже не твои мысли, не твой опыт — словом, не то «я», к которому мы так привязаны. Ответ на этот вопрос — молчание, это ответ без слов. Это молчаливое погружение твоего «я» в твою Сокровенную Сущность.