Книга Франкенштейн. Подлинная история знаменитого пари - Перси Биши Шелли

тот день у меня не было времени ответить на твои письма.

Ты продолжаешь изучать Германию, немецкую литературу и нравы и пытаешься завязать там знакомства. Попробовать, несомненно, стоит, если окажется подходящий случай, ибо всегда можно и отступить, если ты обманешься в своих ожиданиях. Конечно, положение dame de compagnie533 обычно сулит мало хорошего, но я готов верить, что в твоем случае будет исключение и что каждый, кто тебя близко узнает, обязательно к тебе привяжется. Но таковы ли твои возможности, чтобы взвешивать «за» и «против», точно дело зависит от тебя? Разве княгиня534 – или другие твои флорентийские знакомые – обещали заняться твоими делами? Если ты действительно имеешь возможность поехать в Германию с какой-нибудь знатной немецкой дамой, мне кажется, что при твоем нынешнем настроении тебе не следует упускать такой случай. Не то чтобы у тебя не было в запасе прибежища, куда ты можешь отступить. А к твоему нынешнему положению ты всегда сможешь вернуться.

Ты очень быстро онемечиваешься; твои замечания о том, как душевный мир отражается на лице или на всем облике итальянца или австрийца, составлены совершенно в духе критики чистого разума535. В них большая доля истины, но истины, ограниченной столькими исключениями, что для практической физиогномики она совершенно утрачивает значение. Надеюсь, что Германия и немцы оправдают твои ожидания. У меня не было случая составить о них понятие. Их философия, насколько я ее понимаю, созерцает одну лишь серебряную сторону щита истины; этим она лучше французской, которая видела только его острые края.

Ты извещаешь нас о Неаполе и тамошних делах; мы знаем о них лишь то, что сообщают из Флоренции. С каждой почтой можно ждать самых важных сообщений; но важно уже и то, что они защищаются против такой огромной и хорошо снаряженной армии536. Мне отвратительна низкая злоба, с какою Сгриччи537 рассказывает гнусные анекдоты о неаполитанцах; рабы, не смеющие последовать высокому примеру и обнять хотя бы тень Свободы, говорят о невежестве и буйстве толпы, которую именно гнет превратил в дикарей. Кто отрицает, что неаполитанская толпа груба? Она не умеет импровизировать трагедии, как Сгриччи, но верно ли, что она неспособна на большую любовь к родине? К тому же речь идет не о ней, а обо всем народе Неаполитанского королевства, о его крестьянах; внезапный и сильный толчок может пробудить в них мужество и гражданское сознание, как то было с французами и испанцами538, и превратить их в строителей новой жизни, в которой исчезнет нынешняя анархия, царящая в Европе. Со стороны тосканцев подло так относиться к Неаполю.

Что до австрийцев, то они, несомненно, дисциплинированные солдаты, повинующиеся главной пружине, подобно частям исправного механизма; быть может, отдельные люди среди них и лучше неаполитанцев (хотя я этому не верю), но перед Духом Обновления все они – лишь соломинки перед бурей; события и самые стихии будут против них, негодование и отпор будут преследовать их до самых альпийских долин – Ломбардия возобновит некогда столь удачный союз против императорской власти539, а в довершение всего Германия тоже вырвет у своих угнетателей власть, переданную им на условиях, которые они отказались выполнять…540 Ты, должно быть, читала или слышала о ноте Британского кабинета министров союзным державам. Даже беспринципный Каслри541 не решился поддержать их против Неаполя и осудил их позицию, по существу запретив им затрагивать Испанию и Португалию. Если австрийцы встретят сильное сопротивление, им лучше сразу же отступить, ибо Всемирный Дух Добра восстал против них. Если же они пойдут на Неаполь беспрепятственно, нам останется предаться печали, ибо это – конец наших надежд на политический прогресс.

Постарайся, милая, чтобы прошение Эмилии было вручено герцогине. Я обещал ей добиться этого, и хотя надежды мало, какая-то возможность успеха все же есть. Прошение, по ее просьбе, написал я, хотя она сама сумела бы это сделать в тысячу раз лучше; она написала княгине Роспильози с просьбой поддержать ее прошение и написала так трогательно и жалостно, что письмо должно подействовать. В прошении ничего этого нет. Впрочем, подобные вещи зависят больше от фактов, чем от слов. Может быть, прошение мог бы вручить Бойти? Нет, это не годится. Может быть, ты попросишь об этом мадам Мартини или мадам Орландини?542 Прошу тебя, сделай что-нибудь, иначе мне придется самому приехать во Флоренцию, а это мне совсем не подходит.

Дель Россо я еще не видел. Вчера я предполагал ехать в Ливорно, но Вильямс, который должен меня сопровождать, задержался до сегодняшнего дня. Оттуда я напишу.

Как я рад узнать, что ты здорова! Нет ничего ценней здоровья, телесного и душевного, как слишком хорошо знает автор этих строк, лишенный и того и другого. – Напиши мне подробно, как ты ладишь с итальянскими друзьями, как занимаешься немецким языком. Я пришлю тебе словарь, если найду таковой в Ливорно. «Будь счастлива, сильна будь и люби», как велит Мильтон. Прощай, дорогая девочка, и верь моей неизменной и нежной привязанности.

Любящий тебя Ш.

Китс в Неаполе, и очень болен543. Я написал ему, приглашая в Пизу, но не к нам в дом. Мы для этого недостаточно богаты. Бедняга! Я возмущен наглостью Сгриччи и, разумеется, не позволю ему воспользоваться мной для целей, о которых ты пишешь.

Томасу Лаву Пикоку

Пиза, 21 марта 1821

Дорогой Пикок!

С этой почтой я посылаю Оллиеру 1-ю часть эссе из трех частей544 которым я намерен возражать на Ваши «Четыре века поэзии». Вы увидите, что я толкую поэзию более широко, чем Вы, и, быть может, согласитесь с некоторыми из моих положений, которые не затрагивают Ваших. Впрочем, прочтите и судите сами; не станем уподобляться мистеру Прайсу и Пейну Найту545, которые рычали друг на друга, точно плохо обученные гончие, когда они не могут догнать зайца.

Я с удовольствием услышал от мистера Гисборна о книжной посылке из Англии. Много ли там новых стихов? Ведь нынешние Бавии и Мевии весьма плодовиты; и я желал бы, чтобы те, кто адресует мне посылки с книгами, прочли и намотали себе на ус Ваши «Четыре века поэзии», ибо я охотнее получу для чтения книги о политике, геологии или морали, чем всю эту чепуху в форме terza, ottava и tremilesima rima546, которая своей низкой вульгарностью притянула на себя молнии Вашего гнева, заодно обрушившиеся и на святыни бессмертных песен. Стихи Проктера бесят меня куда более, чем Корд бесил Ювенала, и немудрено; Ювенал мог и не быть им