Книга Отдел убийств: год на смертельных улицах - Дэвид Саймон

когда прокурору его еще надо аккуратно собрать, как пазл, – тем вероятнее, что присяжные не оставят от него камня на камне.

Потому что как минимум в Балтиморе средний присяжный не хочет ломать голову над нестыковками в заявлениях подсудимого, над сложной паутиной показаний, систематически опровергающих алиби, или над расхождениями между заключением судмедэксперта и оправданиями подсудимого. Это все слишком сложно, слишком умозрительно. Средний присяжный хочет, чтобы три достойных гражданина заявили, что да, они своими глазами видели преступление, и чтоб еще двое подтвердили мотив убийцы. Докиньте сюда найденное орудие убийства, пару совпадений отпечатков и ДНК – и пожалуйста, заседатели готовы назначить наказание.

Впрочем, детективы меряют качество полицейской работы по сложности, а значит, по косвенным уликам, поэтому у правила 9Б есть особое следствие. В теории, данкеры справляются в суде сами. Но вот лучшим делам – тем, которыми коп гордится, – как будто всегда достаются самые худшие заседатели.

Систему присяжных в Балтиморе, как и всю машину уголовного правосудия, пронизывают расовые проблемы. Учитывая, что подавляющая доля городского насилия – это преступления черных против черных, и учитывая, что население, из которого выбираются присяжные, на 60–70 процентов черное, балтиморские прокуроры передают почти каждое дело в суд, зная, что преступление будет рассматриваться через призму исторической подозрительности чернокожего сообщества к полицейскому управлению и судебной системе, которые контролируются белыми. Поэтому во многих делах считается критически необходимым показание черного патрульного или детектива – в противовес молодому подзащитному, который по совету адвоката придет в лучшем костюме и с семейной библией под мышкой. То, что жертвы тоже черные, роли не играет: они-то, в конце концов, не присутствуют, чтобы произвести на присяжных приятное впечатление.

Эффект расового вопроса на судебную систему свободно признают и прокуроры, и адвокаты, – хоть черные, хоть белые, – но в зале об этом заговаривают редко. Лучшие юристы, несмотря на свой цвет кожи, отказываются манипулировать расовыми различиями; остальным для этого хватает и самых косвенных намеков. Вот и выходит, что понятие «расы» негласно сопровождает любую коллегию из двенадцати человек в балтиморской совещательной комнате. Однажды – редкий случай – черная адвокатесса во время заключительного слова перед полностью черной коллегией открыто указала на свою руку: «Братья и сестры, – сказала она, пока на галерке бились головой о стенку два белых детектива, – мне кажется, все мы знаем, в чем суть этого дела».

И все же не стоит думать, будто балтиморские коллегии стали снисходительнее к подсудимым только потому, что в них появилось больше чернокожих. Подозрение черного сообщества к правовой системе – это реальное явление, но прокуроры-ветераны могут сказать, что некоторые из лучших коллегий, которые у них когда-либо были, были полностью черными, в то время как в некоторых из худших и наиболее равнодушных было белое большинство. Куда сильнее цвета кожи систему присяжных в Балтиморе испортил фактор, не знающий расовых границ: телевидение.

Возьми двенадцать случайных людей в Балтиморе – из черных частей Эшбертона и Черри-Хилла, из целиком белых Хайдлендтауна или Гамильтона, – и велик шанс, что найдешь парочку умных и разборчивых граждан. У кого-то будет школьный аттестат, а у кого-то, глядишь, и университетский диплом. Большинство из них – рабочие, лишь немногие являются квалифицированными профессионалами. Балтимор – город синих воротничков из той части ржавого пояса[71] на Восточном побережье, что так и не оправилась, когда пошли на спад американские стальная промышленность и кораблестроение. Здесь высокий уровень безработицы, город остается одним из самых неграмотных в Америке. Бегство налогоплательщиков не прекращается вот уже два десятка лет, подавляющее большинство из среднего и высшего класса, как белое, так и черное, сейчас проживает за границами города. Из них-то, по сути, и составляют коллегии присяжных в округах.

В результате большинство горожан входят в совещательную комнату, зная о преступлении и наказании не больше того, на что насмотрелись на 19-дюймовом телеэкране. Именно электронно-лучевая трубка – а не прокурор, не адвокат и уж точно не улики, – определяет мышление балтиморского присяжного. Именно телевидение обременяет нелепыми ожиданиями. Заседатели хотят видеть убийство – чтобы его воспроизвели у них на глазах на кассете и в замедленном действии или чтобы, по крайней мере, виновная сторона пала за кафедрой на колени, умоляя о милосердии. Неважно, что отпечатки находят в менее чем 10 процентах уголовных дел – среднему присяжному подавай отпечатки на пистолете, отпечатки на ноже, отпечатки на всех дверных ручках, окнах и ключах от дома. Неважно, что трасологическая лаборатория редко когда помогает делу, – присяжному все равно подавай волосы, волокна ткани, отпечатки обуви и остальные научные данные, подчерпнутые из повторов сериала «Гавайи 5-О». Но когда свидетелей и вещдоков в деле через край, присяжные требуют мотив, причину, смысл убийства, которое в остальном уже целиком доказано. И в тех редких случаях, когда они удовлетворены тем, что за то самое убийство арестован правильный человек, им хочется убедиться, что подсудимый действительно плохой человек, а они из-за того, как ужасно с ним поступают, – нет.

В реальной жизни дать полную уверенность в преступлении и виновности, в отличие от телевидения, невозможно. И не так просто избавить присяжного от этих ожиданий, хотя прокуроры-ветераны и не оставляют попыток. В Балтиморе юристы привыкли вызывать на кафедру дактилоскопистов в делах, где отпечатков нет:

Будьте так добры, объясните господам присяжным, как часто на месте преступления находят отпечатки пальцев и как часто – не находят. Объясните, что многие люди – в зависимости от биохимического состава на момент происшествия – не оставляют различимых отпечатков. Объясните, что отпечатки можно смазать или стереть. Объясните, что на отпечатки влияют погодные условия. Объясните, насколько редко снимают отпечатки с рукоятки ножа или пистолета.

И детективам тоже приходится выходить на кафедру и сражаться в безнадежной битве, тогда как в последних шести сериях «Закона Лос-Анджелеса» и прочих телесериалах юристы – причем юристы покрасивее тех, что присутствуют в суде сегодня, – всегда выходят к коллегии с пистолетами и ножами, расфасованными по пакетикам и с ярлычками, где сказано: «Улика 1А».

Хороший адвокат может десять минут пускать пыль в глаза и насмехаться над детективом, который пытается объяснить, что у оружия есть вредная привычка – пропадать с мест преступлений до прибытия полиции.

Так вы хотите сказать, что не нашли орудие убийства? Что господа присяжные заседатели должны осудить моего клиента без него? В каком смысле – оно может быть где угодно? Вы пытаетесь нас убедить, что после убийства мой подзащитный скрылся? И забрал пистолет с собой? А потом еще и спрятал? Или выкинул с моста Кертис-Бэй?

В «Коломбо» пистолет